В конце прошлого года Краснодар обозначился на арт-карте России: Андрей Блохин и Георгий Кузнецов из творческой группы Recycle стали лауреатами премии Кандинского в номинации «Молодой художник. Проект года». Действительно молодым художникам (на двоих — меньше пятидесяти лет) это принесло 7000 евро и некоторое удовлетворение, а краснодарцам — проблеск надежды на то, что мы живем в не такой уж глухой — в культурном смысле — провинции. Чем не поводы для обстоятельной беседы с лауреатами?

Георгий Кузнецов: Ну да, интернетом все умеют пользоваться, в принципе там есть все, не надо даже никуда ехать и ничего привозить сюда… 

Андрей Блохин: А не привозим мы и не привозят другие не из-за отсутствия зрителя, а из-за отсутствия финансов. Любое искусство подразумевает возможность быть купленным — значит, подразумевает людей, которые способны, а главное, хотят инвестировать в него. Вот с этим в Краснодаре серьезная проблема.

Георгий Кузнецов: У нас само производство объектов дорогое, так что без адекватных площадок и инвестиций — никак.  

Андрей Блохин: Надо просто знакомить тех, кому есть, что инвестировать, с тем искусством, в которое они могли бы инвестировать. Надо объяснять людям, что современное искусство – это не шлак какой-то, который выставляется на помойках (даже если это стилизованные мусорные баки из проекта Reverse творческой группы Recycle. — Прим. ред.). И что «Винзавод» не производит вино.  

— Вы профессиональные художники? Зарабатываете на жизнь искусством?  

Андрей Блохин: Говоря об инвестициях, я не имел в виду, что мы хотим немедленно получать от нашего искусства какие-то деньги. Дело не в этом. Дело в том, что для организации хорошей выставки нужны помещение, транспорт, страховка и так далее. И недостаточно организовать только нашу или чью-то еще выставку. Искусство краснодарских авторов должно быть вписано в российский, а еще лучше мировой контекст.

Для этого нужно привозить состоявшихся художников – только так можно создать интерес к современному искусству  как у зрителей, так и у коллекционеров.  

Георгий Кузнецов: Но вообще  – мы зарабатываем только своими проектами. Раньше, чтобы прокормиться, занимались дизайном — «жировая прослойка» дизайнерских заработков давала нам свободу делать в искусстве то, что мы хотим, не привязываясь к тому, что будет продаваться. Но сейчас в этом нет необходимости: проектов много, и они вызывают интерес. 

— Каковы вообще «способы капитализации» современного искусства? Его же на стену не повесишь – вот ваше, в частности...  

Андрей Блохин: Почему нет? Многие из наших работ как раз там и висят. Некоторые проекты, которые мы создаем под определенное событие, в итоге кто-нибудь покупает – в основном, конечно, галереи и музеи (мы есть в Перми, Красноярске, в Московском Доме фотографии), но иногда и частные коллекционеры. На большую кинетическую выставку Five, которую мы делали совместно с корпорацией Wrigley, пришел Марат Гельман и сказал: вы сделали все то, за что я вас ругаю, но вот эти три работы я забираю в музей. Для нас это был показатель. 

— А за что вас Гельман ругает?  

Георгий Кузнецов: За перебор с технологиями, за развлекушность. Но любое искусство должно быть лицом времени. Наш взгляд на искусство кому-то кажется циничным или схематичным — на самом деле он просто отражает время.

— Кстати да, своеобразный у вас взгляд. Вы даже говорите о своем искусстве в бизнес-терминологии: производство, проект, инвестиции… 

Андрей Блохин: Так это не мы так говорим – это время такое. Посмотри на Дэмьена Херста, которого мы очень уважаем. У него вообще целый креативный отдел, который все сочиняет, плюс производство — чуть ли не завод, где идеи реализуются.  

Георгий Кузнецов: Некоторые, правда, до сих пор, вопреки очевидности, сомневаются в том, что Херст – художник: типа как это так, что это за искусство… Но он просто воплощает в своем творческом процессе ту схему, по которой сейчас живет весь мир. У нас нечто подобное (хотя, конечно, с Херстом мы себя не сравниваем): идею, правда, мы придумываем вдвоем, тут у нас нет подсказчиков. А потом тоже начинается самый настоящий производственный процесс. Иногда, чтобы сделать для проекта какую-то повторяющуюся деталь, мы сначала придумываем целый механизм, который будет эту деталь штамповать.  

— Так вот как вы столько всего успеваете. Как раз хотела спросить об этом. А если серьезно, как у вас организован творческий процесс?  

Андрей Блохин: Мы периодически берем и сильно организуемся на короткое время, а потом расслабляемся.

Георгий Кузнецов: Когда накапливается критическая масса почеркушек и рисунков, которые делаются и в самолете, и в машине, и на вечеринках, и тут, в «Дранки-Баре», мы приступаем к реализации проекта. И тут уже главное – наладить производство. И, конечно, контролировать каждый шаг. Вообще мы работаем в двух плоскостях – идеи и технологии. Когда они совмещаются, получается проект. 

— А где находится ваше производство?  

Андрей Блохин: Большинство наших проектов и отдельных объектов мы делаем в краснодарской студии. Здесь есть для этого все возможности, к тому же у нас наработана база людей, которые нам очень здорово помогают.  

Георгий Кузнецов: Основной состав на производстве – три человека в Краснодаре, но есть отдельные специалисты и в других городах.  

Андрей Блохин: К примеру, наш гениальный электрик, который за три минуты может собрать что угодно, работает в Ставрополе – подобного ему ни в Краснодаре, ни в Москве найти не удалось. Вообще в Москве стараемся проводить минимально возможное время – встречи, монтажи, выставки. Для жизни и спокойной работы этот город не подходит.

— То есть преимущественное нахождение в Краснодаре, на ваш взгляд, не мешает участию в арт-процессе? Как следите за событиями?  

Андрей Блохин: Да как все.  

Георгий Кузнецов: Через Интернет в основном.  

Андрей Блохин: Когда ты сам работаешь в какой-то сфере, совершенно не проблема – знать, что в ней происходит. Я думаю, что современное искусство России мы знаем процентов на 80, причем на 50 процентов – из первых рук (выставки, события, личные знакомства). В чем-то мы участвуем сами, в чем-то — наши друзья. В итоге и получается, что на всех основных площадках, вроде ярмарки «Арт-Москва» или Московской биеннале современного искусства, мы появляемся.

А если говорить о мире, то, конечно, стараемся ездить и смотреть, хотя бы в Европу, но основной источник информации, как и у всех – Интернет.  

— То есть вы считаете, что за контекстом следить необходимо? Недавно в Краснодаре был Гришковец, так он сказал, что принципиально не читает современную художественную литературу – мешает работать. Какова ваша позиция? 

Андрей Блохин: Конечно, нужно знать, что происходит в твоей профессиональной сфере. А как иначе можно работать? Делаю то – не знаю что?  

Георгий Кузнецов: Идеи витают в воздухе. Встречать на выставках собственные идеи, мысли, образы, но увиденные под другим углом зрения, пропущенные через иные технологические и эстетические фильтры, – это на самом деле очень интересно. Некоторые художники относятся к этому как «ага, украли». Наше мнение в таких случаях — «ага, мы не одни в этом мире».   

— Тогда другой вопрос. Очевидно, что ваши работы — не только часть современного арт-процесса. Они вписаны в более широкий культурно-исторический контекст, в них просматривается сильное влияние классического искусства. Вы с ним как будто не воюете, а перерабатываете его в соответствии с названием вашей творческой группы. Насколько, по-вашему, важно для современного художника владение традиционными техниками и знание классического искусства?  

Георгий Кузнецов: Современное искусство — не антитеза классическому, а его продолжение. Его радикальная непохожесть (новые форматы, материалы) — кажущаяся. Вообще эта тема с технологиями и материалами – это же фишка не только сегодняшнего дня. Искусство всегда отражало технологии и идеи своего века.

Триста лет назад, чтобы стать живописцем, нужно было знать геологию, химию и еще кучу разных наук — просто для того, чтобы замешать краску. Сейчас то же самое: нужно знать компьютерные программы, современные материалы – пластик, резину и т.д., кинетические всякие вещи. В этом смысле искусство нашего времени не так уж отличается от искусства других эпох. Это время скорее отличается, а не искусство. Искусство его просто воспроизводит адекватными средствами. 

Андрей Блохин: Классическое искусство для нас — рабочий материал, перерабатываемый в наших проектах. В этом один из смыслов названия Recycle. Как и все в этом мире, искусство поддается переработке, как в буквальном, физическом, так и в творческом смысле.  

— Значит, классическое искусство изучаете так же основательно, как и современное?  

Георгий Кузнецов: Наши родители — художники (Егор – сын известного ставропольского художника Евгения Кузнецова, родители Андрея – Лариса и Валерий Блохины, хорошо знакомые краснодарскому зрителю. — Прим. ред.). С раннего детства мы ездили по музеям мира, так что задолго до поступления в Архитектурно-промышленную академию имели хорошую базу по истории искусств. Кроме того, каждое лето мы проводили на пленэрах, где собирались художники, работающие в самых разных направлениях и жанрах – полезное общение.

Андрей Блохин: Но образование в этой области постоянно продолжается – это бесконечный процесс. Недавно на полтора дня попали в Париж – и куда, ты думаешь, пошли? В Лувр, хотя до этого там бывали, естественно.  

— Как же, интересно, при таком относительно классическом бэкграунде вы пришли к актуальному искусству? Вы ведь делаете вещи, принципиально непохожие на родительские. Это детский бунт?  

Георгий Кузнецов: Нет, просто с детства любили играть в конструктор. Было интересно экспериментировать. Эксперимент всегда интереснее, чем известный путь.  

Андрей Блохин: Мы же прошли через классику на самом деле.  

Георгий Кузнецов: Прошли, да. Когда ты долго занимаешься искусством, живописью или рисунком, у тебя появляются некие заученные приемы. Поэтому мы и узнаем художника по его работам – с одной стороны, это стиль, который он нашел. С другой – это ряд неосознанно повторяемых действий. Избежать этого в рамках одного жанра, формата практически невозможно.

В актуальном искусстве, в котором большую роль играют инсталляции, повторение менее вероятно — просто за счет того, что меняются материалы, выставочные пространства и т.д. Мы делаем в одной технике, наверное, работы 3-4, а потом начинаем искать новую, потому что дальше уже неинтересно. Сначала, правда, надо довести найденную технику до идеала.

— Многих актуальных художников невозможно понять, не прочитав хотя бы пару толстых книжек и пространную сопроводительную запуску. Какого уровня подготовленности требуют от зрителя ваши работы?  

Георгий Кузнецов: Минимального. Мы стремимся к тому, чтобы работы говорили сами за себя. Сопроводительный текст у нас — это один абзац, не более. Все, что больше страницы, – это уже литература, а не визуальное искусство.  

Андрей Блохин: Наши проекты многоуровневые в плане смыслов. Искушенный зритель просто оказывается на более глубоких уровнях восприятия. А в целом использование неких икон, лейблов времени делает наше искусство легко считываемым даже для неподготовленных зрителей.

Георгий Кузнецов: Наверное, если привести на нашу выставку бабушку, которая на улице семечки продает, она не поймет ничего, но людям, которые в полном смысле живут в нашем времени, большинство работ будут понятны.  

Андрей Блохин: Актуальное искусство показывает жизнь сейчас, и, если человек живет в этом времени, он к нему восприимчив. Все просто.   

— Вам нравится ваше время?  

Андрей Блохин: Нравится.  

— Тем не менее, вы его художественно критикуете – общество потребления, экологические проблемы, все дела?

Андрей Блохин: Не критикуем, а констатируем факты.   

Георгий Кузнецов: Показываем хорошие стороны плохих вещей. Без надрыва абсолютно, без трагедийности. Трагедия – не наш жанр. Мы стараемся переводить серьезные вещи в плоскость юмора, остроумия. Это легче, а значит, эффективнее для восприятия.  

Андрей Блохин: Это, кстати, вообще свойство современной жизни, в том числе и искусства – о каких-то трагичных темах говорить завуалированно. Даже если тема очень тяжелая, всегда можно использовать красивые визуальные ходы.  

— Со временем понятно. А место вам ваше нравится? Вы можете представить, что когда-нибудь уедете из России только потому, что на Западе зритель более понимающий?  

Андрей Блохин: Взаимоотношения между обществом и искусством — это отдельная большая тема. В России, конечно, эти отношения нельзя назвать безоблачными. Достаточно вспомнить Тер-Оганьяна, который рубил иконы на «Арт Манеже — 98», за что и был буквально выгнан из страны по инициативе РПЦ.  

Георгий Кузнецов: Иконы, кстати, были ненастоящие.

Андрей Блохин: Вот именно, но воспринято это было не как искусство. И подобная неадекватная реакция общества – проблема самого общества. В Лондоне, скажем, ничего подобного быть не может. Мы вот видели там недавно экспозицию в старой церкви: в алтарной части храма стоял большой крест, а на нем – распятая обезьяна. Скульптор таким образом поднял тему экспериментов над животными. И нет никакого общественного резонанса, преследования со стороны церкви – все заходят, смотрят, кому-то нравится, кому-то нет. Если бы подобный проект был сделан в России, художника бы на части разорвали.  

Георгий Кузнецов: И все-таки мы вряд ли уедем из России по этой причине. Скорее чтобы осесть где-нибудь на берегу океана на старости лет. Хотя вообще-то нам комфортно там, где мы есть. Сейчас наш дом — Краснодар. Здесь хорошо и люди приятные.