Александра Прохоренкова — о том, зачем Ларсу фон Триеру понадобилось в очередной раз идентифицировать женщину.

Большие режиссеры остаются такими, пока не боятся меняться и экспериментировать. Ларс фон Триер пока ничего не боится, доказывая это словом и делом. Сказал «буду снимать порно с ней и с ней», показывая пальцем на Шарлотту Генсбур и Кирстен Данст, – и снял. Не совсем, правда, порно, без Данст, да и нам то, что он снял, покажут не целиком, но все же те два часа из четырех, что можно увидеть в кинотеатрах уже сегодня, стоят пару десятков хороших книг и нескольких посещенных музеев. Нет, замена в искусстве невозможна, и ценность его неочевидна, однако это не мешает датскому режиссеру продолжать вырубать искру киркой, как из своих сотрудников на съемочной площадке, так и из голов зрителей.

Ума Турман, по крайней мере, точно заполыхала. Вся ее длинная, кажется, не меньше четверти часа, сцена – бенефис. Главная героиня, Джо, одна из глав рассказа которой и посвящена истории «миссис Х», не произносит в кадре ни слова, а Турман сияет – не оторвать глаз. У нее давно не было таких ролей, где она, как на театральной сцене, ни секунды не позирует перед камерой, на редкость даже для себя некрасива, даже не очаровательна и даже – что так часто случается со звездами, желающими избавиться от этого имиджа – не странна.

Она простая, горюющая, истеричная, отталкивающая, самка, пытающаяся спасти свою семью, самка с налетом европейского воспитания, которое сдерживает ее ярость и боль, пока в конце они не прорываются рёвом. Она уходит, полусогнутая, как побитая собака. Ее муж оставляет ее с тремя детьми, чтобы жить с Джо. А Джо продолжает молчать – он ей даром не нужен, ей все равно. «Изменило ли это как-то вашу жизнь?» – «Нет».

Джо, в начале фильма лежащая без сознания в подворотне, - равно достойной кисти Магритта и Босха, если бы от них сбежали персонажи, - рассказывает историю своей жизни. Цепляясь за детали, которые помогают ей выстроить нить повествования, она делит ее на главы. В первом фильме их пять, ни в одной из них нет Шарлотты Генсбур, которая лежит в постели и пьет чай. Молодую Джо играет Стейси Мартин, которая идет по следам ее биографии, задумчивая и не совсем живая, как и полагается двойнику.

Кажется, это сам Харон, переправляя душу Джо через Стикс, берет плату за проезд в виде истории ее жизни. Само понятие «нимфоманка» здесь сложно счесть определением, скорее, это лежащий на поверхности вариант ответа на вопрос «кто я?». Особой охоты рассказывать у нее нет, исповедник-Селигман подбрасывает наживки в виде деталей, слов, которые рождают у нее понятные ассоциации. Так делают с людьми после амнезии или долгого сна. А от сна недалеко и до смерти.

Она здесь все время – ведь оргазм так часто сравнивают с маленькой смертью. Или, с другой точки зрения, с победой над смертью, хотя Джо, исступленно трахаясь в подвале больницы, пока ее отец мучительно умирает, вряд ли побеждает, скорее, просто сбегает, демонстрируя свою защищенность. «Пока я могу заниматься сексом, я жива».

Жизнь – вода – секс – родители – наживка – деревья – подруга-двойник. Может быть, Селигман – не Харон, а психоаналитик, уложивший пациентку не просто на кушетку, а в кровать. Он не первый раз видит эту женщину и хорошо ее знает, предлагая ее отсылки в виде десертной вилки к рогалику и сценарии для дальнейшего развития рассказа в виде структуры произведений Баха.

Структурно все и у самого Триера – здесь нет случайностей, все детали собраны воедино, но не в плоское изображение, а в многогранный куб, на который можно смотреть с разных сторон. Кроме основных дефиниций «секс-смерть» здесь и противостояние мужчина-женщина, через эти стереотипные моменты – десертная вилка и умение хорошо парковаться. Здесь и так называемое нарушение «общественной морали» – а ведь Джо далеко не Малена, ее жизнь далека от потрясений и ее одиночество не настолько вынужденное, возможно, отчасти и потому, что северные народы в принципе более одиноки и индивидуалистичны, чем итальянцы.

Она все время демонстрирует чувство вины, пытаясь доказать себе самой, что она – плохой человек. Ощущение неразрывно связанной с интимной жизнью порочности, навязанное в немалой степени католической церковью, выражается в протесте. И в традиционной формуле покаяния вина не заменяется, а объясняется вагиной: «mea vulva. mea maxima vulva». Здесь, однако, осознание себя не приводит к демонстративному эгоцентризму, нет наслаждения, за два часа сложно понять, насколько это все же осознанный выбор или покорность натуре.

Триер продолжает наблюдать женщин, и понятно, что ни одна женщина никогда не скажет о себе такого сама. В отличие от многих режиссеров он не обожествляет их, но и не принижает – он холоден, как может быть холоден энтомолог. Но у этого энтомолога такой кинематографический талант, что даже объект его исследований не чувствует себя неловко. Героиня Генсбур начала исследование женщин в «Антихристе», считая, что она, как женщина, есть средоточие секса, насилия и смерти.

В «Меланхолии» она другая, перед угрозой небытия, когда до конца света остаются считанные часы, она полностью теряется, умирая внутри раньше, чем произошла действительная смерть. И вот в третьем, логически завершающем фильме, она уже не действует совсем, лишь вспоминая. Здесь пространство сужается от исследований, вселенной и теории женщин – до одной единственной женщины и ее не такой уж интересной биографии. Она колеблется – является ли болезнью ее одержимость сексом, или это выражение протеста против стереотипов любви? Навязывая себе клеймо порочной личности, она ищет объяснение. 

Так, героини Триера становятся все более думающими, они теряют доверие и опору. Тогда как в «Рассекая волны» и «Танцующей в темноте» они находили ответы и/или цели, здесь, в последних трех фильмах, они действительно в темноте. И если Джо действительно мертва, что приходит на ум во время просмотра первой части «Нимфоманки», это окончание определенного этапа творчества Триера.

Возможно, именно стремление что-то завершить подтолкнуло его к согласию отдать контроль над окончательным монтажом. Хотя делать какие-то определенные выводы, пожалуй, рано – премьера второй части назначена на 6 марта – поклонники режиссера могут начинать пересматривать всю его фильмографию и гадать, что же будет дальше. К счастью, предсказать это не представляется возможным.