— Денис, расскажите о цикле «Партитуры ХХ века». Какими вы видели его задачи?

— Одна из главных — познакомить краснодарских слушателей с музыкальным ландшафтом ХХ века. У нас в городе крайне редко играют музыку прошлого столетия. А если и играют, то это в основном одни и те же имена — Прокофьев, Шостакович. А я хотел бы продемонстрировать публике, что музыка может отличаться от привычных канонов.

Нельзя даже сказать, что музыке ХХ века уделяется мало времени в репертуаре нашего города – ей времени не уделяется вообще. Хотя соседний Ростов может похвастать фестивалями современной музыки. Туда даже именитые композиторы приезжают: Валентин Сильвестров, Гия Канчели, Андрей Эшпай и другие.

Конечно, для неподготовленного слушателя эта музыка может быть очень сложной. Да и подготовленный не всегда готов к радикальным экспериментам ХХ века. Но с этой музыкой надо знакомиться. Это очень важный опыт, который расширяет музыкальный горизонт.

Я и сам в процессе подготовки получаю огромное удовольствие. Приятно поработать со смелыми партитурами, это и для меня очень полезный опыт.

— Один сезон «Партитур ХХ века» уже прошёл. Какие у вас впечатления?

— Готовя программу первого сезона, я подходил к ней с большой осторожностью. Боялся переборщить с очень уж смелыми решениями, которые могли бы отпугнуть публику. Поэтому в каждом концерте были как относительно известные произведения (например, «Вопрос оставшийся без ответа» - визитная карточка американского композитора Чарльза Айвза), так и более экспериментальные вещи. Но, конечно, пока программы достаточно консервативные. Пытаюсь постепенно подводить публику ко всё более радикальным вещам.

Если говорить о посещаемости концертов, то она, конечно, ниже, чем у тех вечеров, когда мы играем Моцарта или Бетховена. Оно и понятно, - композиторы менее известные, музыка более сложная. Но мне, например, было очень приятно видеть молодёжь. И вообще я публикой доволен. Надеюсь, что цикл будет постоянным и что рано или поздно мы придём к аншлагам.

— С какими трудностями вы сталкиваетесь при подготовке концертов?

— Самая большая проблема – в нотах. Их очень сложно найти. Если подходить к середине ХХ века, то остро встают проблемы авторских прав. А если берём ныне живущих композиторов, то их агенты зачастую настаивают на персональном концерте, где будут играться произведения только этого конкретного автора. Всё это, конечно, затрудняет работу.

К тому же у многих композиторов ХХ века – сразу тут вспоминаю Софью Губайдулину, Эдисона Денисова, Кшиштофа Пендерецкого - есть определенная техника записи нот, вследствие чего партитуры очень трудно читаются. И получается, что даже перед маленькой пьеской надо прочитать лекцию для оркестра, научить музыкантов работать с такой партитурой.

— Вашим музыкантам интересно играть музыку ХХ века? Как они восприняли идею проекта?

— С большим интересом. Да, музыка непривычная и технически сложная, играть её нелегко. Но у меня работают настоящие профессионалы, которым интересно всё новое.

— 28 октября стартовал новый сезон «Партитур ХХ века». Расскажите о его программе.

— Как обычно, у нас будет 4 концерта - в октябре, декабре, феврале и апреле. На первом концерте мы исполним сочинение Арво Пярта (ныне живущего эстонского композитора) «Если бы Бах разводил пчёл» — это одна из самых известных его вещей. И затем, следуя уже озвученной логике, привлекаем внимание к менее известным произведениям: «Концерту для гобоя с оркестром» Рихарда Штрауса и «Симфоническим метаморфозам тем Вебера» Пауля Хиндемита. Подобный выбор — для Краснодара большая редкость.

Отмечу также приглашённого солиста – Ивана Паисова из оркестра Большого театра. Он играет на гобое.

— А какие произведения планируете играть на других концертах?

— В декабре почтим память Георгия Свиридова. Скорее всего, сыграем «Курские песни». Также хочется сыграть что-нибудь из Эшпая. Ему в этом году исполнилось 90 лет. В феврале планируем «Второй концерт для кларнета» Малкольма Арнольда. Солистом будет Алексей Куликов. А в апреле хотим сыграть «Второй концерт для фортепиано» Тихона Хренникова.

— Хренникова не боялись включить, учитывая определенные детали биографии? (На VI съезде Союза композиторов в ноябре 1979 года Тихон Хренников по идеологическим причинам подверг критике произведения семи композиторов, среди которых были Софья Губайдулина, Эдисон Денисов и Александр Кнайфель. Произведения композиторов «хренниковской семёрки» перестали исполнять в концертных залах СССР, они также были запрещены к трансляции на радио и телевидении. – Прим. авт.)

— Нет, ведь из песни слов не выкинешь. Может, кого-нибудь и из пресловутой «хренниковской семёрки» сыграем. Но тут, повторюсь, опять же проблемы в партитурах. Всё упирается в ноты. Очень сложно их найти, особенно в Краснодаре. В Москве с этим, может быть, и попроще.

— А вы не думали о продолжении своей творческой карьеры в столице?

— Нет, мне в Краснодаре очень хорошо и комфортно. Уезжать не собираюсь. Условия практически идеальные: я здесь один, делаю, что хочу, мне никто не мешает. У меня есть свои абонементы, свои слушатели. Могу приглашать солистов, которые нравятся. Сам составляю программы. Пока у меня нет причин для переезда.

— Давайте поговорим о публике. Кто сегодня слушает классическую музыку?

— Знаете, публика абсолютно разная. Есть и совсем молодые люди, и пенсионеры. Одни ходят на концерты постоянно, другие попадают совершенно случайно. Больше всего зрители любят Моцарта и Бетховена.

Также людей привлекают громкие имена солистов. Денис Мацуев, например, всегда собирает аншлаги. Люди, которые ходят постоянно, следят за афишами, выкупают абонементы.

— На мой взгляд, сейчас для многих людей классическая музыка – это маркер высокого искусства, а не какое-то волнующее приключение. Классика воспринимается как мёртвое клише, как какой-то канон благопристойности, что ли. Сама музыка не интересует людей, интересует момент «приобщения к высокому». Вы в своей практике с чем-то подобным сталкивались?

— Ну всё-таки то, о чём вы говорите, вряд ли относится к тем, кто ходит на концерты классической музыки. В концертный зал всё-таки ходят люди, разбирающиеся в музыке. И меня радует, когда я вижу новые лица, молодых людей. Даже если человек случайно пришёл на концерт, он уходит с него уже немного другим.

— Академические композиторы ХХ века экспериментировали не только с музыкой, но и с местом исполнения своих произведений – часто покидали пространство концертных залов. Вы когда-нибудь хотели поиграть, например, в галерее современного искусства?

— Да, это хорошая идея, надо будет над этим подумать. Весь симфонический оркестр для галереи будет, наверное, слишком громоздким, так что лучше ограничиться малым составом. Если поступят подобные предложения, я их с удовольствием рассмотрю.

И продолжая эту тему, скажу, что мы с Ильей Филипповым готовим интересный эксперимент. Он выходит за границы привычных нам жанров. Илья — руководитель краснодарского биг-бэнда Георгия Гараняна. И мы с ним хотим сделать что-то симфо-джазовое. Поиграть «Рапсодии в блюзовых тонах» или «Концерт для фортепиано» Гершвина. Или «Джазовую сюиту» Цфасмана. Мне кажется, такой опыт будет интересен и нам, и публике.

— Композиторы ХХ века «засыпали рвы и пересекали границы». Эксперименты становились всё радикальнее и радикальнее, постепенно растворили в себе традиционную гармонию. Возможна ли гармония в сегодняшней академической музыке?

— ХХ век действительно был очень сложным и противоречивым. Но всё-таки нельзя отрицать, что прошлое столетие подарило нам множество музыкальных титанов, которые были практически в каждой стране. И надо понимать, что ХХ век до сих пор ещё полностью не изучен. Мы всего в 15 годах от него, так что будет ещё множество открытий. Вы, например, знаете, что «Четвёртая симфония» Шостаковича пролежала в столе 25 лет?

Что касается вашего вопроса, то я сразу вспомнил произведение Арво Пярта «Если бы Бах разводил пчёл». Там в конце идёт чистая баховская гармония. Так что гармоническое звучание, на мой взгляд, вполне возможно и сейчас. Но это будет уже гармония, которая впитала в себя уроки авангарда ХХ века.

— Если заглядывать в будущее и говорить о следующих сезонах «Партитур ХХ века», то какие произведения вы хотели бы сыграть?

— Если цикл просуществует несколько лет, то, конечно, уже можно будет браться за совсем смелые вещи. Мне, например, очень хотелось бы сыграть «Лунного Пьеро» Шёнберга. Но с этим произведением есть проблемы. Несколько лет назад его хотели сыграть в Ростове. Была там такая интересная группа студентов-композиторов, нацеленная на эксперименты. Всё было практически готово, меня приглашали тоже, но, к сожалению, не смогли найти солистку. А это действительно очень сложно. Чистый контральто с огромным диапазоном, к тому же с идеальным немецким языком.

Продолжать можно сколько угодно — интересной музыки ХХ века хватит на сотни концертов.

— А какие композиторы или произведения ХХ века вас больше всего удивили?

— Наверное, Карлхайнц Штокхаузен. У него много сверхэкспериментальных, сумасшедших вещей. Большинство из них, конечно, не сыграешь с симфоническим оркестром. Чего стоит хотя бы его знаменитый «Концерт для струнного квартета и четырёх вертолётов».

Ещё запомнилась «Симфоническая поэма для 100 метрономов» Дьёрдя Лигети. Там нет партитуры, просто инструкция, как запрограммировать определённый темп и музыкальный размер у ста метрономов. Очень широкое пространство для импровизации, крайне интересный эксперимент.

Но иногда эксперименты заходят уж слишком далеко – бредовую музыку играть не хочу.

— А где, по-вашему, проходит грань между очень смелыми экспериментами и откровенным бредом?

— Сложно сказать однозначно. Эта грань, конечно, очень зыбкая. Сейчас время очень свободное, любой может назваться композитором. Но, на мой взгляд, композитору необходимо специальное образование. Для самых смелых экспериментов нужно иметь багаж традиционной музыкальной культуры. Только тогда они будут плодотворными.

— А как вы относитесь к идеям о революционных изменениях симфонического оркестра? Может, после Штокхаузена в его состав нужно добавить, например, вертолёт?

— Симфонический оркестр – последняя инстанция в развитии музыкального исполнения. Это самый оригинальный и совершенный инструмент, финальная точка развития. Тот идеал, к которому цивилизация дошла в плане исполнительского искусства.

То, о чём вы говорите, возможно, но в плане единичных экспериментов. И электронику всякую добавляли, и шумовые модуляторы. Но сегодняшний состав оркестра, на мой взгляд, идеален, ему не нужны дополнения. Есть четыре группы в оркестре, у каждой своё семейство, тут ничего больше не изобретёшь. Придумали же, что в одном часе – 60 минут. И 61-ю ты уже никак не добавишь. Да и зачем? Нужен, например, новый тембр? Так смешай два тембра и всё. Зачем изобретать велосипед.

Возможны некоторые изменения, но они не будут касаться самого фундамента оркестра. И мне кажется, что так будет вечно.