Но дело же, конечно, не в том, увидит или нет, а в том — захочет ли увидеть. И когда Гельман на «Эхе Москвы» озвучивает практически ту же мысль: «Гражданское общество не может состоять все из интеллигентных людей, оно такое, какое есть», — я думаю и надеюсь, что под интеллигентными он понимает не только и не столько тех, кто знает, сколько тех, кто хочет знать.

Судя по реакциям в соцсетях и непосредственно на выставках, искусство в массовом восприятии все дальше уходит из области знаний и образования в область потребления. Это, простите, что вообще за реакция такая на фотографию или живописное полотно — «Это не мое», «Мне не нравится», «Что-то тут не то»?

Это вам что, томатный суп в очередном открывшемся на Красной кафе, куда положили недостаточно пармезана? Почему, собственно, вам Кулик или там Дубосарский с Виноградовым должны нравиться? Они нравиться (в том смысле, в каком нравятся профитроли, море и «Евгений Онегин»), по-моему, обычному, без завихрений, человеку вообще не могут — как не тащится же никто от строения ДНК или принципа работы жидкокристаллических мониторов, но знать то и другое не то что нужно (вовсе нет), но полезно для полноты картины мира.

То и другое, и третье — искусство. Эту мысль очень точно, но, увы, непечатно, выразил на «Фейсбуке» Роман Матыцин, написавший по поводу Олега Кулика, что это классика, которую «любить не нужно, но знать-то надо». Классика или нет, но уж точно случившийся факт новейшей истории российского искусства, заслуживающий того, чтобы как минимум принять его к сведению.

Можно по-разному относиться к тому, что современное искусство такое холодное, головное (хотя на Icons выставляются в том числе работы, никак не попадающие под эти определения), что оно обращается к культурному багажу, который не всегда есть, а не к сердцу, которое более или менее есть у всех.

Но за сердце от восторга вы будете хвататься, глядя на «Пьету» Микеланджело или на «Аватар» Кэмерона (кому что), а здесь речь идет об элементарной образованности, включенности в сегодняшний день. Просветительский характер деятельности и Гельмана, и Кнедляковского в Краснодаре подчеркивает то обстоятельство, что они не привезли к нам какие-то свежие острые вещи — они знакомят нас с тем, что уже случилось, но что мы, просто в силу географического положения (и уже во вторую очередь — той кубанской ментальности, о которой все говорят, но в которую я лично вообще не верю), еще не видели, а может, и вообще не знали, что это есть.

В некотором смысле образовательный характер носит и само содержание выставок: и «Icons», и «Danger! Museum», и «Русское» Кулика — это все искусство об искусстве, переработка (группа Recycle, конечно, попала названием в сердцевину смысла). Кто-то после выставки, может, впервые в жизни увидит «Венеру Урбинскую» Тициана и «Спящую Венеру» Джорджоне, насмотревшись на Гай Германику (которая, вопреки всем орам, не голая, а очень даже в трусах), или прочитает о Родченко, задавшись вопросом, почему Кулик сидит на нем (на книге о нем) голой задницей.

Симптоматичны в этом смысле аргументы против Гельмана (которые высказывают, нужно заметить, и очень интеллигентные люди, в том числе из творческих кругов) в духе: зачем нам Гельман, на Кубани есть собственные современные художники, вот их нужно развивать, а не гельманов привозить.

Но, во-первых, Гельман не художник (о чем все непрерывно забывают, виртуально побивая его камнями за несчастные «клизмы»), а во-вторых, его прямая задача (я так понимаю и на это надеюсь) — привозить и показывать важное в современном искусстве мирового уровня, но косвенная, которую почему-то не все замечают, занятые, конечно же, куда более острыми вопросами попадания в кошелек Гельмана бюджетных денег, — как раз развитие локальной художественной среды.

Потому что невозможно, за редкими самобытными исключениями, выйти на какой-то серьезный уровень, не зная, что происходит вообще в этой области. Ну не сделаю я (и никто) сейчас планшетник, в глаза не видев iPad. И книжку серьезную не напишу, не зная, кто такой Прилепин или Шишкин (хотя литература, просто в силу специфических временных отношений с автором и читателем, — это совершенно особая форма творческого беззакония).

Никто же не говорит (я надеюсь): зачем вы нам везете вашего Карима Рашида в розовом костюмчике, когда у нас есть такой замечательный Коля Петров? Коля, правда, замечательный, но тот же условный Коля досконально знает, что делают актуальные дизайнеры, ездит и смотрит. И не был бы он Колей, если бы не знал. И Кочанович с Колесниковым и Recycle с ЗИПами ездят и смотрят, и, собственно, давно уже не являются фигурами краснодарского искусства.

И это — нормально: никто бы сейчас не знал Есенина, если бы он остался в Рязанской губернии, твердо вознамерившись развивать тамошнюю культурную среду, вместо того, чтобы уехать в Москву. Есенина в этом случае бы просто не было. Сейчас физически переезжать не обязательно — важна включенность в процесс.

Но не все же могут ездить по московским и зарубежным выставкам. Хорошо, многим это просто не нужно — и ладно, никто никого за руку на Icons не тянет. Но как насчет того, чтобы подумать о будущем города? О сегодняшних студентах-художниках, которым, осознают они это или нет, жизненно важно знать, что происходит в российском и мировом искусстве? О сегодняшних студентах-философах, айтишниках и биологах, потому что современное искусство требует более широких знаний, чем навык академического рисунка, и художником может стать студент любой специальности?

Цитируя Мо из «Симпсонов»: почему никто не думает о детях?

О, вот о детях у нас как раз думают безостановочно, прикрывая ими любое непонимание предмета разговора. «А что, если это увидят дети», «я не хочу, чтобы мои дети видели этот кошмар», «не разлагайте наших детей». На это поборникам нравственного воспитания лаконично и точно ответил все в том же «Фейсбуке» Борис Мальцев: «Не нужно перекладывать родительские обязанности на государство».

А я бы добавила, что творческая молодежь и подрастающее поколение в целом — это как раз те люди, чья жизнь в наибольшей степени зависит от того, быть ли в Краснодаре современному искусству или не быть. В начале двухтысячных я видела потенциально блестящих молодых художников, которые хотели свернуть горы, но у которых просто не было ни среды, ни инструмента. Они не видели и не знали, как работает современное искусство. Поэтому — уходили в дизайнеры, рекламщики, бизнесмены и разнорабочие, а то и просто спивались. Конечно, отсутствие в городе Гельмана, среды, чего угодно еще их не оправдывает: хотел бы — сделал. Но почва, в которую будут засеяны семена таланта, — это много.

Так что мы хотим: город рекламы, фирм-однодневок, вечной стройки и пьяниц — или город культурных центров, галерей, художников, современной архитектуры и парков без шашлычных? Что мы выбираем — знать или не знать?