Фото: AP Photo / Alexander Zemlianichenko / bostonherald.com

— Галина, вы в сфере журналистики работаете уже много лет. Не возникало ли когда-нибудь желания бросить все, уйти из СМИ, заняться чем-то другим, абсолютно полярным?

— Нет. На данном этапе жизни я не вижу себя нигде в другой сфере. Более того, у меня ни разу вообще не возникало желания бросить журналистику.

— Журналисты, как и люди других творческих профессий, порой склонны к самоедству, к синдрому выгорания. Это тоже не ваш вариант?

— Нет, не мой. Но не забывайте, я ведь не журналист, а редактор. Люди никогда не устают читать тексты других и исправлять чужие ошибки, поэтому редактор профессионально выгорает гораздо меньше, чем журналист. А пишущих людей от выгорания, увы, не спасешь. Я сталкивалась, и не раз, с таким. Здесь рецепт один — человеку нужно на какое-то время сменить профессию. Например, уехать на год куда-нибудь далеко, заняться чем угодно другим, написать книжку, пойти работать менеджером, чтобы потом снова вернуться в журналистику, если, конечно, будет желание — и такие случаи не редки.

— Обязательно ли нужно учиться в вузе для того, чтобы стать журналистом?

— Не обязательно. Журналистика — это ремесло, а ремесло, как мы все знаем, передается только из рук в руки. И для этого не обязательно учиться на журфаке, сойдет любое другое образование, но обязательно хорошее. Образованный человек всегда в состоянии связно изложить то, что он знает, хорошо описать, проанализировать, переосмыслить. Журфак, как правило, дает студентам в лучшем случае какие-то гуманитарные знания. Больший толк будет, если человек вначале приобретет базу, научную, гуманитарную или экономическую, научится азам аналитики, а потом начнет специализацию в медиа.

— «Медуза» минувшей осенью отметила первый день рождения. Удалось ли осуществить то, к чему вы стремились, основывая портал?

— Я очень довольна результатом. Мы практически выполнили план по посещаемости. Я хотела к концу первого года работы ресурса получить 5 миллионов посетителей, планка почти достигнута.

— Вы сделали такую «Медузу», как и представляли?

— Нет, конечно. Во-первых, не я ее делаю, а мои парни. Моя задача — не креативить, а построить рабочие схемы и хорошо организовать людям условия для работы, со всем остальным они сами справляются прекрасно. То есть я в «Медузе» выступаю как регулировщик, диспетчер, человек, за которым последнее слово. Но «Медуза» — не мое детище, а коллективный продукт.

— Сейчас, год спустя, можно назвать имена тех, кто стоит за вашим проектом, кто вложил в его развитие деньги?

— Я не называю имен своих инвесторов. Ни с самого начала, ни сейчас. У них нет никаких требований к нашему контенту — вот все, что могу сказать.

— Вы живете в Латвии уже больше года. Не тянет обратно в Россию?

— У меня не так много сил и здоровья, чтобы тратить их на борьбу с ветряными мельницами — вот, пожалуй, причина, по которой я уехала из России. В Латвии ты можешь жить, работать, отдыхать, там свежий воздух, низкие цены аренды на недвижимость, мне там легче и выгоднее работать. А в России я бываю слишком часто, чтобы испытывать ностальгию по шаблонным русским березкам.

— В Латвии действительно так сильно не любят русских, как нам об этом рассказывают по телевизору?

— 46% населения Риги — русские, в 70% рижских семей говорят по-русски. Нелюбви к нашему Отечеству в Латвии и близко нет. Русский понимают и принимают практически в любом публичном месте в Риге. И редчайший случай, когда где-нибудь уж в совсем молодежных кафе официантка может сказать: «Можно я буду отвечать вам по-английски, я плохо говорю по-русски, хоть и понимаю».

В свое время мы выбрали Ригу в качестве места дислокации редакции нашего СМИ по ряду экономических причин: прозрачное законодательство, простое получение рабочих виз для сотрудников, недорогая жизнь и русскоязычное население. Не пожалели об этом за весь минувший год.

— Когда «Медуза» может перебазироваться в Россию?

— Пока не знаю, я так далеко не заглядываю, мы пока заняты совсем другими вещами, производственным процессом, о переезде не думаем, но не исключаем.

— За последние месяцы закрылись многие российские издания, популярные и не очень. Как вы думаете, что будет в России дальше со СМИ?

— СМИ никогда легко не жили, сейчас для них настали совсем трудные времена. Выживать приходится всем, и речь идет не о политическом давлении, ликвидации свободы слова, а в первую очередь об экономическом кризисе. Я думаю, в ближайшее время еще не одно российское СМИ закроется из-за элементарного отсутствия денег. Когда нечего есть и нечем платить зарплату сотрудникам, тебе не до политики, поверьте.

Разговор о той же свободе слова на самом деле очень короток: все происходит на наших глазах — за последний год в России не приняли ни одного разрешительного закона, только одни запреты. В таких условиях любому живому организму трудно, а СМИ ведь живые.

— Многим руководителям СМИ в таких условиях приходится идти на уступки. Как вы со своей репутацией бескомпромиссного человека относитесь к коллегам, меняющим политическую ориентацию?

— Между прочим, я — очень даже компромиссный человек, это у меня просто репутация такая, общественное мнение. Я очень договороспособна и гибка, если потребуется. Сегодня реалии жизни таковы, что каждый решает за себя — сейчас времена единоличного выживания. Каждый определяет для себя — в какой ситуации и до какой степени он может пойти на компромисс с собой, с собственной совестью, будет он стоять до конца, чем он пожертвует.

— Вы с пониманием относитесь к тем коллегам, кто выбирает ту или иную степень прогиба?

— Я их понимаю, но это не значит, что я им симпатизирую. Для меня многие вещи в жизни и в профессии неприемлемы, я стою на жестких позициях. Врач не имеет права предать этические нормы своей профессии, иначе это приведет к смерти больного. И журналист в данном случае ничем не отличается от врача.

— Есть ли те, кто стал для вас в последнее время нерукопожатным?

— Такие люди были всегда. В первую очередь, это чиновники, рулящие СМИ, которые находятся на зарплате у государства, они по сути журналистами не являются, поэтому мне с ними не о чем разговаривать.

— Вам приходилось ругаться с близкими людьми, с коллегами из-за политики? Например, из-за Крыма.

— Нет, потому что я считаю, что негоже мне взрослых людей чему-то учить. Во всех спорах с друзьями, коллегами я стараюсь придерживаться принципов самоуважения. Есть люди старшего возраста, с которыми я просто договорилась об этом не говорить. Я, например, приехала в гости к своей подруге в Таллин, ее мама после объятий на пороге тут же сказала: «Галя, ну ты же знаешь, что я из тех, для кого Крым наш». Я ответила: Да, Тамара Николаевна, знаю». И мы договорились не говорить на эту тему вообще. Мы просто гуляли по Таллину, провели вместе два чудесных дня и ни словом не коснулись политики. Потому что люди всегда дороже чьих-то политических амбиций.

— Как вы относитесь к тому, что о своей политической ориентации с придыханием и слезами на глазах начали заявлять люди из творческой интеллигенции — Калягин, Гафт, Табаков?

— Понимаете в чем дело — это же поколение советских людей, плоть от плоти Советского Союза, где для того, чтобы выжить, совершенно необходимо было иметь определенную модель поведения. Общество тогда требовало говорить: «Слава КПСС!», «Пятилетку за три года», ну и так далее. Сегодня лозунги поменялись, но подходы остались. Я с уважением отношусь к Калягину и к Табакову, как к актерам, ну а как люди — они не умнее нас, талантливее да, но не более.

— Сегодняшняя интеллигенция от советской сильно отличается?

— Мне трудно судить, я себя не причисляю к интеллигенции, я — рабочий человек, в последние пять лет работаю по двадцать часов в сутки. Заниматься интеллигентскими рефлексиями элементарно не хватает времени.