Показ картины с экзотическим названием «Иччи» в российских кинотеатрах стартовал ещё в мае, однако она оказалась относительно незамеченной даже на фоне триумфа фильма Дмитрия Давыдова «Пугало», взявшего гран-при «Кинотавра». Казалось бы, фестивальный успех, заставивший кинокритиков в один голос воспеть оды якутскому кино как явлению, должен был подогреть интерес к новой ленте. Однако сборы в России оцениваются в $95 711 (порядка 7 млн рублей) при затратах на производство в 26 млн рублей. Теперь же лента Костаса Марсана стартует в цифровом прокате.

Структура картины достаточно традиционна для жанра, но с допущениями. Сохраняется привычная двухчастная система: когда в первой ничего не происходит, во время второй же творится именно то, что нас пугает, ради чего все садимся у экрана. При этом преамбула якутского фильма перед страшными событиями не просто погружает в них героев, а задаёт вопросы, среди прочего подводящие зрителя к сути конфликта. Противостояние мирского и потустороннего, живого и мёртвого будто произрастает из таких антиподов как: город - деревня, лицемерие - искренность, молодость - старость, природа - технократия.

Сюжет завязки при этом не очень замысловат для драмы, но даёт непривычно много информации о героях в фильме, где им отведена, по сути, второстепенная на фоне происходящей мистики роль. Попавший в неприятности Тимир (Илья Яковлев) приезжает из города в глушь к родителям, чтобы уговорить их продать землю и рассчитаться таким образом с его долгами. Тут и всплывает весь этот сонм противоречий. Его сын и молодая жена Лиза (Марина Васильева, которую мы знаем, например, по фильму Звягинцева «Нелюбовь») не отлипают от телефонов в противовес деревенскому быту. Спорят два брата: один – снедаемый корыстью горожанин Тимир, второй – чистый, живущий с родителями Айсен (Борислав Степанов).

Однако в этой части лента выглядит натужно, неестественно. Цепляются за ухо примитивные диалоги, смущают слишком уж грубые мазки, которыми на пустой холст наносится подмалёвок будущей картины. Однако всё меняется с закатом.

Наступление ночи, и тут нет ничего нового, служит для кинематографиста и зрителя сигналом к смене парадигмы, а для нечистой силы – к выходу наружу. А выбор нечисти и делает этот хоррор особенным. Потусторонние силы взяты из местного фольклора. И действуют так, как им положено. То есть фильм не пытается копировать западные аналоги, придавая им лишь налёт аутентичности. Он стремится быть целиком построенным на очень самобытном фундаменте. Потому оказывается практически лишён привычных сцен-скримеров. Нечисти незачем кого-то рвать на куски, она может просто путать, подавать неверные, приводящие к гибели знаки.

Героев буквально подхватывает волна ночного бдения, они из основных действующих лиц становятся мелкими игрушками в руках сил, олицетворяющих природу. Уже в ходе действа зритель узнаёт, что причиной всему послужил выкопанный при корчевании старого пня череп одержимого тёмными силами человека. Позднее Марсан замкнёт сюжетные арки с людскими конфликтами, показав нам историю этого человека – закольцует мысль о том, что суета находит отражение даже в том, что неподвластно пониманию.

Вместо криков и резких появлений страх в зрителя вселяет атмосфера, складывающаяся из ночных пейзажей и шедевральной музыки. Композитор Андрей Гурьянов создаёт очень фактурное звуковое полотно, которое не стихает ни на минуту, поддерживая щекочущие нервы ощущения то протяжным скрипящим звуком, то неведомым потрескиванием, с математической точностью ложащимся на монтажную склейку. А последними вторая честь ленты изобилует.

Персонажи фильма оказываются в положении всем известного ёжика. Из тумана, дыма или сквозь ветви проявляются то спасительные строения на месте болот, то беснующиеся люди с факелами, то они сами. А спасти от этого безумия может только Иччи – забытый, а оттого покинувший людей добрый дух.

Часть критики фильма основана как раз на неясности происхождения фольклорных героев. Мол, нам о них заявили, но не дали пояснений. Однако вряд ли стоит забывать, что всем уже знакомые по книгам и фильмам многослойные образы давно являются собирательными, при том, что многие из них начинали свой путь именно так – в виде чего-то ещё не до конца оформившегося, не имеющего объяснения, оттого более страшного.

Мешанина из кадров, путающая не только героев, но и зрителя, уникальна тем, что при помощи неё режиссёр умудряется также рассказать историю человека, чей череп оказался поднят наружу вместе с его злобой. И доводит до логического завершения сюжет приведения Айсенем в мир того самого Иччи, который теперь снова может встать на защиту от тёмных сил. Только вот цена завершения обряда оказывается очень уж высока.

Меж тем суматоха монтажных склеек не даёт зрителю испуг в моменте, свойственный больше напоминающим аттракцион ужастикам. И этим рискует разочаровать соответствующую аудиторию. Фильм поднимает наружу глубинный страх, не настолько сильный, но более искренний и чарующий. «Иччи» даёт возможность насладиться эстетикой не физиологического испуга, но собственного страха.

Как бы ни была страшна самая жуткая ночь, она всё равно заканчивается. Новый день заставляет нечисть отступить, а картину и главного героя возвращает к реальности. И последние минуты ленты выглядят так же наивно, как первые: с нелепой пластикой актёра в кадре и формальными диалогами. Меж тем это только усиливает контраст между фальшивым бытом и настоящей магией потустороннего мира, в которую только что был погружён зритель.

Кажущиеся любительскими моменты при этом не тяготят так, как в «Пугале». А мощная основная часть ленты вселяет надежду на то, что вскоре якутский хоррор станет отдельным жанром, так как он не притворяется уже всем известным коммерческим продуктом. Он не пытается пойти по пути российского блокбастера: противопоставить себя западному, но смастерить ленту по тамошнему лекалу, обильно украсив развесистой клюквой в виде супергероя-медведя. «Иччи» старается быть самостоятельным продуктом, который, ко всему прочему, даст возможность сохранить ускользающую этническую аутентичность.