Только представьте: меня привозят в пустое общежитие, все магазины закрыты, мои знакомые арабы тоже разъехались. Я не знал, что русские отдыхают 11 дней! Как-то я вышел купить простую воду, но мне дали газированную. А я не пью ее. Я тогда позвонил маме и сказал, что в России даже вода другая. Все 11 дней я пил техническую воду из-под крана, потому что она мне кажется вкуснее газированной. Но, когда праздники закончились, я узнал, что есть вода как у нас и даже вкуснее.

Первым, кто узнал о моем решении уехать, был мой брат, мы с ним близнецы. Он сразу меня поддержал. У нас была состоятельная семья, и брат сразу сказал, что будет помогать деньгами, пока я здесь. Тем более что в Сирии статус аспиранта невероятно высокий, аспирантов очень уважают. Когда я обсудил свое решение с Мухаммедом, мы пошли к отцу: как он скажет, так и будет. Отец одобрил, напомнив, что я должен понимать, что это совсем другая страна, другая культура, язык.

Роман, мой 50-летний друг из России, сказал, что у меня все получится, но поначалу могут быть проблемы. Это Роман посоветовал мне ехать в Краснодар, а он очень умный геолог.

Но, когда я приехал, я разочаровался в России. Пока я не приехал сюда, я думал, что Россия — огромная, богатая, современная страна. Так думают все сирийцы. Ведь нам, сирийцам, Россия гораздо ближе по духу, чем та же Америка, чем многие другие европейские страны. Россия — братская страна.

В аэропорту мне сказали: отдай два блока сигарет (из Сирии я взял десять блоков) и проходи. Это налог.

Первое время было очень скучно. В общежитии со мной вместе жили два студента. Один из Палестины, другой — из Иордании, но они только после школы, совсем еще дети. Конечно, я очень скучаю по брату. Он мой близнец, он мне даже ближе, чем мама и папа.

Россию я начал любить, когда узнал нашу преподавательницу. Она нам как мама. Теперь я знаю, что, если умру, кому-то будет не все равно.

О различиях

В Сирии в каждом городе есть свои традиции. Есть что-то общее, но и что-то свое. Сирия и Ливан очень похожи друг на друга. Меньше — Иордания. Саудовская Аравия и Ирак совсем непохожи. Эмираты — вообще страна для туристов.

В Сирии у нас такой закон: есть места, где живут христиане, есть — где мусульмане. Неважно, какая религия. У нас смотрят на образование, на то, готов ли ты помогать родине.

Арабское разделение

У нас есть сунниты, шииты. В основе этого разделения очень древняя история. Но люди могли быть глупцами в то время — неужели нам теперь не нужно быть умнее? Разве нашим пророкам, Мухаммеду или Али, нравится то, что мы теперь убиваем друг друга?

О семье и войне

Мой отец раньше работал с бывшим президентом Сирии Хафезом аль-Асадом. Но он возненавидел политику так, что даже нам с братом запретил идти в политику. После школы мы хотели поступать в военную школу. Конечно, мы были еще глупы, нам просто нравилось, как выглядит военная форма, как на нее реагируют девушки. Но отец сказал нам: делайте, что хотите, но все, что касается политики и военного дела, не трогайте. Ведь, даже если ты начальник, над тобой будет другой начальник. Всегда есть кто-то выше. Он нам не говорил, но я будто увидел это в его глазах: чем выше человек, тем меньше у него гордости и тем чаще его унижают.

Когда он вышел на пенсию, мы из Дамаска, где родились, переехали в Идлиб, рядом с Алеппо. Этот город граничит с Турцией. Здесь всего 100 тысяч человек. Всегда были за президента, но никто не думал, чтобы выйти с оружием в руках, воевать. Конечно, нам хотелось, чтобы зарплаты были выше, но мы хотели мирного обращения к президенту. Однако в нашем городе люди вышли с оружием. Можно сказать, что вначале была революция. И наша семья — мои дяди, братья — все работали с президентом, в партии, занимали высокие места в парламенте — и начали громко говорить, что они — за президента. Наверное, это было их ошибкой.

Военные поймали моего отца, хотели его убить только потому, что он — человек Хафеза Асада. Мы здесь считались шестерками, предателями. Но к моему отцу после его выхода на пенсию очень многие обращались: он помогал вернуть права, если их лишили, перевести в армию поближе. Мы всегда были открыты.

Я говорил им, что не нужно так громко кричать, что мы за президента. Это если ты с преподавателем разговариваешь, можешь с ним об этом поговорить. Но, если ты говоришь с рабочим на стройке, он не поймет эти вещи.

Но я не могу приказать отцу, что говорить. Старших нужно уважать.

Когда они взяли моего отца, я узнал следующее. У меня был друг в школе — он воевал, и, по его словам, его отпустили за 150 тысяч лир (примерно 100 тысяч рублей). Отец его умер. И моя семья всегда помогала им деньгами. Я отдавал их его маме. Но он забрал моего отца. Забрал и второй, и третий раз. Забрали телефон, машину, одежду. Это он вымогал деньги.

Но я уже злился на своих родственников. Потому что нужно быть умнее.

У нас несколько армий против Асада. Но все они очень разные. Есть ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация. — Прим. ред.), радикалы. Есть Джабхат-ан-Нусра, они тоже против Асада, но и против ИГИЛ. Такой треугольник, в котором все друг против друга. Они хотят сделать из Сирии мусульманскую страну, хотя прекрасно понимают, что из Сирии мусульманской страны не получится. Другое дело — Саудовская Аравия. Но мы живем иначе. У меня есть друг христианин, я в шутку могу зайти с ним в его храм, он — в мой. Я прихожу к нему, его мама готовит мне без свинины… У нас никогда не получится мусульманской страны.

70 % населения Сирии против президента — из-за страха. И, если государство поднимет зарплату, они будут за президента. Но сейчас, после пяти лет войны, они не хотят ничего. Они устали. У нас нет света, воды. Максимальная зарплата — 80 долларов. Идет война… килограмм риса стоит 4 доллара.

Да, вначале все отстаивали свое мнение, все хотели лучшего для страны.

Люди очень устали. Они просто хотят, чтобы их дети ходили в школу. Хотят спокойно выйти из дома и купить хлеба. Я замечаю эти настроения даже в моей семье.

У меня много друзей в Германии. И, несмотря на комфортную жизнь в Европе, все они вернутся, как только закончится война. Потому что там они чувствуют себя бомжами. А Сирией гордятся.

Нападки на мою семью все еще продолжаются. Убили сына моего дяди — но он служил в армии, и мы были готовы к этому.

Но не к тому, что кто-то вдруг зайдет и расстреляет мою сестру. А такие случаи были. Так действует Джабхат-ан-Нусра. Они заставили всех женщин носить хиджабы, не пользоваться духами. Они вернули нас в первобытные времена.

Моему старшему брату 42, у него 4 дочери и сын. И я понимаю его: он боится за них. Он переживает, кто будет их кормить, если его убьют. О политике никто не думает…

В моем городе уже почти год нет работы. Мой отец получает пенсию. Но в Идлибе, аграрном регионе, у людей нет воды, чтобы поливать поля и что-то выращивать. У нас нет света, нефти, газа.

В основном сейчас страдают фермеры. У моего отца 250 гектаров земли, на ней работают люди. Но мы не можем им платить.

А 80 долларов, которые отец получает, не хватает ни на что. Поэтому мой брат переехал в Россию, ко мне. Он не смог окончить университет в Сирии, хотя оставался всего год. Ему 18 лет — он молод и хочет ходить в кафе, играть в футбол, встречаться с девушкой. Он хочет жить. А не ждать три дня, когда нет света, чтобы подзарядить телефон и написать мне: как там в России? Мне было очень больно. Поэтому я отправил ему приглашение.

Желания все бросить и вернуться у меня не было. Наоборот, хочу, чтобы они бросили все и приехали в Россию. Но это невозможно. На все нужны деньги: на визы, билеты, жилье, еду. Мне это не по силам.

Отношение к беженцам

О России

Сейчас единственная надежда для сирийцев — Россия. Или Россия убьет всех сирийцев, или спасет их. Смотрите: Америка против нас. А кто остановит Америку? Для нас — только Россия. Не Вьетнам, не Китай или Япония, не Франция. Россия для нас братская страна. И наша надежда — только на Россию. Мы смотрим новости только про Путина. Россия — это наша надежда, наша жизнь. И наша смерть. Мы рассчитываем на то, что Россия будет нам помогать до конца, мы знаем, что она не подведет нас.

Я уважаю американский народ, но речь о политике. Если Россия нас бросит, надежда умрет. Люди стали просыпаться с улыбкой, и это заслуга России.

Доверять России стали после того, как Путин ввел войска в Сирию и собрал всех в Женеве в прошлом году. Когда показали интервью Путина и Сергея Лаврова, каждый сириец пересматривал его тысячу раз. Когда говорит Путин, мы ему верим. Это шаг к решению проблемы. Даже мама теперь со мной по-другому разговаривает. Говорит: поблагодари Путина. Будто он мой сосед (смеется).

Освобождение Пальмиры

Для сирийцев важна не только Пальмира. Освобождение моего города для меня куда более ценно, чем освобождение Пальмиры. Потому что в моем городе — моя мама, моя кровь. Я знаю, что Пальмира — исторический город, но слезы моей мамы дороже памятников и ценностей всего мира.