Краснодарская фолк-группа «Маруся» 14 июня распространила открытое письмо к президенту России, губернатору Краснодарского края и ряду высокопоставленных чиновников и силовиков с просьбой предотвратить срыв казаками концерта в Новороссийске. По просьбе «Югополиса» Татьяна Руссо поговорила с художественным руководителем Павлом Челаховым и участниками коллектива о снятых погонах, ксенофобии и дешевом пиаре.

— Прежде всего, хочу вас поздравить: несмотря на все предупреждения и угрозы, концерт в Новороссийске состоялся. Как все прошло?

Павел Челахов: — Концерт был первым в нашей истории, и очень жаль, что наслоились все эти нежелательные события. Но все прошло хорошо. Впервые после двухчасового выступления мы видели восторг в глазах зрителей. Около семисот человек встали и аплодировали. Для нас это было знаковое событие.

Блэн: — После выступления я почувствовал свободу. У меня были сомнения, но когда мы закончили, я понял, что мы смогли это сделать.

Леопольд: — Ощущения были великолепные. Когда мы приехали и я увидел атамана в зале, то подумал: ну вот и всё, ничего не получится. Но он вдруг стал вежливо с нами общаться, и я решил: надо доказать, надо сделать все на 100%. Реакция публики была неожиданной – они энергично, позитивно реагировали на нас, аплодировали после каждой песни! И я понял, что мы не зря этим занимаемся. Даже чуть не расплакался, когда одна женщина подарила мне цветы.

Фабрис: — Мы доказали, что можем это сделать.

— Как и когда началась волна агрессии в ваш адрес?

П.Ч.: — Примерно за пять дней до концерта, а его мы посвящали Дню России, из управления культуры Новороссийска поступила информация, что казаки протестуют. Должен сразу оговориться, что в период подготовки мы прошли все административные согласования, получили разрешения от администрации Новороссийска, городского управления культуры, министерства культуры Кубани. Но нам (на совете атаманов в Новороссийске) в ультимативном порядке сказали: вы порочите нашу страну и честь казака.

На этом совете разные мнения звучали. Одни говорили: «Пусть снимут погоны», другие добавляли: «Нет, погонов мало, нужно снять черкески». Прочли мне лекцию об истории черкески, хотя я прекрасно знаю эту историю и уважаю. Начиналось с погон, заканчивалось любым атрибутом костюма казака. Для них все – святыня, что ни возьми: сабля, кинжал, чекмень, папаха. И как бы я ни пытался объяснить, а я никогда не опускаюсь до недипломатичных выпадов, что казачью культуру мы никоим образом не принижаем, не оскорбляем и не делаем из этого какой-то фейк, бесполезно. Мы стали для них красной тряпкой.

И время, которое мы должны были тратить на подготовку концерта, пришлось тратить на то, чтобы обеспечить безопасность ребят.

— Вам действительно прямым текстом сказали, что во время концерта будет организована акция вроде той, что казаки устроили в аэропорту Анапы Алексею Навальному?

П.Ч.: — Во время нашей беседы было много эмоций. И цитата из этого разговора по поводу Навального – одна из наиболее мягких.

— А из жестких?

— Пару лет назад в одном интервью вы, Павел, говорили, что подавляющее большинство казаков относится к «Марусе» с большой теплотой. Буквально за неделю это отношение резко изменилось. С чем вы это связываете?

П.Ч.: — Неизвестно, что происходило в эти дни, кто возбуждал казаков, кто принимал решения. Ведь за пять лет нашего существования вопрос казачеству, хорошо это или плохо, наверняка задавался. И нигде он, кроме социальных сетей, не обсуждался. Из официальных структур исключение составил только Кубанский казачий хор: и Виктор Гаврилович [Захарченко], и Анатолий Евгеньевич [Арефьев] очень радушно нас принимали.

На концерт в Новороссийске я лично приглашал атамана Юрия Постникова. Потому что знал, что у нас душа чиста, нас не в чем упрекнуть. Нам неоднократно предлагали разменяться на медяки. Например, петь казачьи песни под африканскую музыку. Но мы не шли на это, потому что понимали, что наш стержень — это не дешевый пиар. Мы просто пели песни, взятые в первоисточнике, и использовали аутентичные казачьи костюмы.

— Кстати, об атамане Постникове. Его главная претензия заключалась не в том, что африканцы поют казачьи песни, а в том, что используются элементы казачьей формы в сценических костюмах.

П.Ч.: — На совете нам показали Указ президента РФ и стали зачитывать некоторые абзацы текста, которые на самом деле не имеют никакого отношения к этой ситуации. Было понятно, что для них это аргументы. Но и мы не могли обойти их стороной и задали вопрос юристу. И получили следующий ответ: «Ссылка на якобы закрепленный в Указе президента «О форме одежды и знаках различия по чинам членов казачьих обществ, внесенных в государственный реестр казачьих обществ в Российской Федерации" запрет на ношение казачьей формы является некорректным, ведь иностранные артисты не являются членами какого-либо казачьего общества, а следовательно, на них не распространяется действие этого Указа. Норма ст. 17.12. «Незаконное ношение форменной одежды со знаками различия, с символикой государственных военизированных организаций, правоохранительных и контролирующих органов» также неприменима, так как никакие чины и знаки различия на концертных костюмах артисты не используют и членами казачьих обществ не представляются».

К тому же мы никогда не использовали символы православия — это святыня неприкасаемая. Мы не пели песни о Второй мировой войне, поскольку понимали, что это другая сторона истории казачества. То, что нам нравится — это только аутентичная культура, походы и песни, история которых прячется в веках.

— Следующий вопрос хочу адресовать всем участникам группы. Как бы вы сами отнеслись к тому, если бы сегодня на вашу родину приехала фолк-группа из России и стала бы петь ваши традиционные песни в национальных костюмах?

Блэн: — Подобное уже случилось: в моем родном городе в Конго есть такие люди из Японии. Они поют на нашем родном языке. И мы нормально к этому относимся.

Лео: — Понимаете, мы сами — бывшая французская колония, и мы так давно живем рядом с иностранцами, что для нас это неудивительно. Когда я поехал получать визу и посол России в Камеруне заговорил со мной на моем диалекте, я чуть не упал в обморок! Этот человек стал моим кумиром. Мне было так приятно, что иностранец говорит на моем родном языке! И у нас в стране один китаец стал популярным, потому что он поет на нашем языке. А еще есть француз, он давно живет в нашей колонии, женился на нашей девушке. Так вот он овладел нашим диалектом, и ему дали очень влиятельное место в королевстве в одном племени. Просто потому, что он интересуется нашей культурой.

Мир должен идти на взаимопроникновение. И рано или поздно мы придем к этому. Интернет заставляет думать по-другому. Люди в России тоже сегодня думают не так, как еще десять лет назад.

П.Ч.: - Конечно, когда речь идет о смешении, а история знает много таких фактов, то одна культура, как правило, вытесняет другую, происходит ассимиляция. Посмотрите на ребят: они все говорят на языке, который не присущ их нации. Они говорят на французском, английском языках, и в этом ничего хорошего нет. И в этом смысле мы понимаем казаков: они держатся за свои традиции, и правильно делают. Но ведь в случае с «Марусей» этого не происходит.

Наоборот: аутентичность в музыке — это сильное оружие для того, чтобы люди знали свои корни.

Лео: — Принимая другую культуру, нужно заботиться о безопасности собственной. Хранить свои корни, чтобы передать эти знания дальше. Как сказал один мудрый человек: «Если забываешь, откуда ты, ты не знаешь, куда идешь».

П.Ч.: — Именно поэтому я всегда с интересом отношусь к тому, что казаки подходят к нам после выступлений в станицах. Они помогают решить какие-то вопросы, говорят: здесь вы не так произносите вот это слово. И костюмчик здесь нужно поправить. Такое отношение созидательно.

И для меня лично это настоящие казаки, они выше проблем расовой принадлежности. Эти казаки — добрые, светлые люди. Они любят свою землю, чтут традиции, верят в Бога. Они не злые.

— А реестровые казаки, по-вашему, злые?

П.Ч.: — Честно скажу, я никогда не пытался отделять реестровых казаков от нереестровых. Каждый для себя решает, нравится ему наша группа или нет, это право зрителя. Для нас любое мнение важно. Другой вопрос, как ты высказываешь, как несешь свое личное мнение. Когда в обществе действуют общепринятые законы, очень легко ждать завтрашнего дня. Но когда сталкиваешься с тем, что кто-то эти законы не соблюдает, это возмущает.

Лео: — Казаки хотят сохранить культуру, и я не прошу, чтобы они перестали это делать. Но есть способы защищать культуру и параллельно жить с другими. То, что произошло в эти дни, доказывает, что некоторые из казаков не пытаются дружить с другими народами, не принимают их. Мне кажется, они должны быть более открытыми.

— За несколько дней до концерта вы распространили открытое письмо к президенту Владимиру Путину, Генпрокурору Юрию Чайке и губернатору края Вениамину Кондратьеву с просьбой предотвратить срыв выступления. Официальная реакция последовала?

П.Ч.: — Сразу изменился тон людей, с которыми мы вели переговоры. То есть, судя по всему, обращение все-таки достигло цели. Сам атаман пришел на концерт и лично сожалел, что произошла эта ситуация. Не знаю, насколько он был искренен, но, в любом случае, результат был таким. К тому же, он сказал, что мы зря сняли погоны. А мы сняли погоны только потому, что не хотели конфликта. Ведь для нас это тоже было своего рода отступление от нашего видения. Любой костюм на сцене, как мне кажется, должен быть вне всяких регламентов, это просто театральный костюм.

— У вас появилась уверенность, что подобная ситуация больше не повторится?

П.Ч.: - Нет, осталось ощущение того, что безопасность наша не стопроцентная. А ситуация не повторится лишь в одном случае: если атаман Кубанского казачьего войска поручит найти решение этой проблемы внутри своего сообщества.

Ведь кроме «Маруси» на сцене могут появиться и другие иностранцы.

Национализм нельзя поощрять. Мы же не пытаемся выполнять национальную миссию — мы лишь маленькая часть нашего общества, которая никому не делает зла и ничьи интересы не ущемляет. Мы просто пытаемся испытать себя в разных творческих направлениях.

— Павел, для вас лично «Маруся» - что такое?

П.Ч.: — «Маруся» — это любимый ребенок, проект, который дал много вдохновения и внутренней гордости. Мы действительно вложили массу сил, чтобы организовать репетиционный процесс. Ведь любой проект может заглохнуть, есть не поддерживать стержень.

«Маруся» — это уникальная возможность для творческого человека найти ранее не использованные средства. Создать то, что никто еще не создавал. Была, конечно, подобная студенческая самодеятельность. Но чтобы группа работала, давала концерты, имела собственный репертуар — такого еще не было.

Когда ты сеешь зерно радости, и это не только с «Марусей» связано, получаешь обратно вулкан радости, и для тебя это высшая награда. Любой творец радуется тому, что он делает, и не важно, вышивает он крестиком, клеит кораблики, играет в футбол или пробегает дистанцию в 42 километра. Каждому свое. Это инвестиции в нашу будущую жизнь.

— То есть вы теург?

П.Ч.: — Да, пожалуй. Без этого никак.

— Не возникало опасений, что формат «Маруси» рано или поздно наскучит зрителю?

Блэн: — Конечно, мы немного боимся это. Особенно, когда человек достигает вершины, важно, чтобы эта изюминка не пропала. Постоянно нужно придумывать что-то новое. И мы не сдаемся. Сейчас мы исполняем не только фольклорные, но и авторские песни. Фольклорная музыка — это, конечно, наш бренд. Но мы стараемся показать, что не остаемся только на уровне фольклора. Исследуя традиции, мы обнимаем современность.

П.Ч.: — Думаю, это произойдет лишь тогда, когда все иностранцы начнут петь по-русски. Сейчас это в дефиците, поэтому людям нравится. Это произойдет, когда не будет редкостью увидеть в нашем фермерском хозяйстве парня из Камеруна, который будет строить здесь бизнес. То есть когда Россия станет по-настоящему свободной страной, в которой каждый сможет строить свое будущее.

— Сейчас большинство из вас — студенты, и «Маруся» для вас скорее хобби. В дальнейшем вы планируете заниматься музыкой?

Фабрис: — Я люблю петь, поэтому точно могу сказать, что буду этим заниматься. Не важно, здесь или у себя на родине.

Блэн: — Все будет зависеть от того, найду ли я людей, которые захотят заниматься музыкой. Только так я смогу продолжать, один нет.

П.Ч.: — Знаете, мы будем счастливы, если маленькие дети Бена, Блена, Фабриса, Леопольда и других участников группы, где бы они ни оказались, однажды скажут: «А вот есть такой народ и казачья культура. И там есть такая песня: «Розпрягайте, хлопці, коней…» Больше, собственно, ничего и не нужно. Это означает, что следующее поколение будет нашими друзьями.

Лео: — Все, чем мы сейчас занимаемся, — для будущих поколений. Мы рано или поздно отсюда уйдем. Но те, которые придут, должны гордиться тем, что мы сделали. Однако длительность этого процесса никто не знает.

Я, например, живу творчеством, моя жизнь — это сцена. Я дышу песней, зарабатываю песней, живу песней. И даже если я не буду петь, то буду за кулисами помогать петь другим. Буду ли я продолжать этим заниматься или нет — неважно. Самое главное – оставить хороший след. Чтобы завтра наши дети, внуки, друзья, даже те, кто нас никогда не знал, могли сказать, что они гордятся нами.

П.Ч.: — Хочу добавить, что перед концертом в Новороссийске, когда обстановка накалилась, я собрал ребят и объяснил, что они вправе отказаться от выступления, потому что это вопросы безопасности. И я бы сказал, что сейчас у нас есть такая миссия: объяснить людям, что расовая дискриминация, национализм — как червь, который поедает душу. «Маруся» в этом плане стала своего рода оружием. Мы показали обществу, что сегодня можно бороться с беззаконием.