Кто спорит: Друбич — очень красивая женщина, она в замечательной форме (всем бы так выглядеть в  её возрасте), но актриса не может быть старше своей героини на двадцать с лишним лет и не вызывать при  этом изумления пополам с жалостью. Ну нет в мире такого количества ботокса, вуалей и тонального крема!

Выбрав столь возрастную Анну, режиссер загнал в себя в западню, из которой  был только один выход: найти героине партнёров, на фоне которых она покажется  достаточно юной и свежей. Так родился  актёрский ансамбль «Сто лет МХАТу». Каренину — 65 лет, Вронскому — 40, Левину — 51 (а на вид так и все 70), а юной Кити — 35...

Ветеранов сцены собрали в облезлых интерьерах, нарядили в дешёвые парики и синтетические платья и велели играть трагедь. Они и сыграли как могли. Правда, впечатление от этого осталось скорее комическое.

Прекрасная, хотя и примороженная Друбич старательно пыталась изобразить эмоции на красивом неподвижном лице, а когда не получалось (а не получалось всё время) - заламывала руки, закатывала глаза и глухо произносила текст куда-то в пустоту.

Ярослав Бойко, как бы игравший Вронского, по-видимому не до конца понимал, что происходит. Он всё время с тоской озирался и испуганно приседал. Время  от времени Вронский деревянным голосом  говорил что-то вроде: «Аня, успокойся, прошу тебя!»

Физическая же форма, набранная артистом Бойко к моменту съёмок, была такова, что, например, взгромоздиться на лошадь он мог лишь с видимым усилием. Поэтому снимать сцены с верховой ездой пришлось так: отдельно зрителям являли испуганное лицо Вронского, и отдельно — чьи-то ноги в стременах.

В сцене так называемого падения  Анны несчастному раздетому догола артисту Бойко пришлось пару минут стоять лицом к стене, произнося «Аня, успокойся, прошу тебя!», и пугая зрительниц упитанным голым задом.

Все совместные сцены влюблённой пары вызывали сильнейшее желание немедленно выключить телевизор. Анна и Вронский с тоскливыми лицами старались не смотреть друг на друга, а закадровый голос вещал о том, как они  счастливы.

Закадровый голос принадлежал Сергею Гармашу (он же — Константин Левин). Левин в фильме был очень пожилой, с окладистой бородой, похожий на дворника Герасима. Его манеры деревенского лаптя сделали бы честь покойному актёру и губернатору Михаилу Евдокимову. В фильме Левин много бегал, громко кричал и задумчиво почёсывал бороду.

Только от полной безнадёги за такого Левина могла бы пойти юная Кити. Впрочем, соловьёвской Кити, усталой  женщине в возрасте с сильно накрашенными глазами, было не до разборчивости. Что называется, не упустить бы последний шанс. Жутковатые «молодожёны» старательно разыгрывали семейную идиллию, как бы подчеркивая «аморалку» Анны и Вронского.

Даже и не знаю, какая из этих пар была более нелепа.

Общий уровень актёрской игры в фильме пугает больше всего. За исключением пары актёров (Абдулова и Янковского), остальные изображают «шекспировский театр», каким его описывал Марк Твен: завывают, скрипят зубами и бьют себя в грудь. 

Разумеется, на фоне этого погорелого театра сильно выигрывает Каренин — Янковский. Такой талант ничем не испортишь. Герой Янковского — порядочный, страдающий, благородный — всем хорош, кроме одного: это не Каренин из романа Толстого. Кто угодно, только не он. Какой-то посторонний славный старикан. И не надо про «авторскую трактовку», Толстой в ней не нуждается.

Просто Янковский придумал себе такого героя, а у режиссёра духу не хватило спорить с гением. И вместо унылого механоида Каренин сделался благородным отцом и достойным государственным мужем. Представляю, как изумился бы Лев Николаевич.

Он бы многому изумился: густо расставленным повсюду пальмам  в пластмассовых горшках, дешёвому гипюру и блёсткам на платьях дам, базарным манерам великосветских персонажей, кошмарному французскому языку героев, попавшим в кадр светильникам с электрическими свечами, унылой закадровой музыке, неподвижному лицу исколотой ботоксом Людмилы Максаковой...

С первой серии я ждала одного: прибытия поезда. Если бы не паровоз, дело в фильме кончилось бы массовым Альцгеймером. Начало финальной части было многообещающим: принарядившаяся Анна вяло переругивалась с Вронским, жадно ела морфий столовой ложкой и орала скрипучим голосом на вокзале.

Потом, слава богу, Каренина упала на рельсы, но стало только хуже. Сначала  Соловьёв провез по манекену с лицом Друбич пару десятков вагонов. А потом старательно разложил расчленённое тело своей бывшей супруги, густо полив его кетчупом и разбросав вокруг старые фотографии (надо было ещё пенсионное удостоверение подкинуть). Отдельные крупные планы отрезанных рук и ног демонстрировали минут пять, не меньше. Не забывая при этом лить воду из шланга на неумело пытающегося рыдать над трупом артиста Бойко.

Сцены смешнее этой мне до сих  пор видеть не приходилось.

В финале Каренин-Янковский для  тех, кто не понял, какой его герой хороший, ещё раз дал «благородного отца», умильно держащего на руках дочь Анны и Вронского (изображать её почему-то доверили таджикской девочке).

И этот кошмар наконец закончился.

Хочется поблагодарить Первый канал и лично Константина Эрнста за такой щедрый подарок всем российским телезрителям. Я испытала большой прилив гордости за отечественное кино, почти сравнимый с чувством благодарности за сериал «Кармелита».

Очень надеюсь, что Сергей Соловьёв продолжит радовать нас новыми фильмами. Необходимость повышения пенсионного возраста скоро признают официально. И тогда Татьяна Друбич ещё может сыграть у Соловьёва и Джульетту, и Наташу Ростову.

Впрочем, Наташу Ростову, пожалуй, не надо. Лев Николаевич стараниями Киры Найтли и Татьяны Друбич и так за последнее время достаточно пострадал.