Анастасия Куропатченко — об Андрее Звягинцеве и его новом фильме.

Почти античную по масштабу страстей драму Андрея Звягинцева «Левиафан», международная премьера которой состоялась на Каннском кинофестивале, а российская — на 25-й «Кинотавре» в Сочи, пока мало кто видел. Однако лента уже успела стать частью грустного анекдота о сюжете в программе «Время» образца 2015 года: «ОМОН задерживает незарегистрированного блогера-тысячника с двойным гражданством, курившего и смотревшего авторскую версию «Левиафана»

«Русь сидящая» и госбюджет

«Энциклопедия русской жизни в 2014 году» — кажется, это определение кинокритиков так же намертво приклеилось к «Левиафану», как к самому Звягинцеву — вечное сравнение его с Тарковским. Впрочем, если что и сближает классика и современника, так только лишь то, что оба работают тяжело, долго и бескомпромиссно: «Левиафан» строился четыре года и разросся из сюжета по мотивам истории американца Марвина Джона Химейера до полусатиры-полутрагедии — фильма жесткого и даже жестокого по отношению к зрителю, ожидающему от автора притчи наподобие «Изгнания» или «Возвращения».

Этот фильм, как и три предыдущих, Андрей Звягинцев снял по сценарию писателя Олега Негина (чья работа удостоена награды недавнего Каннского МКФ): именно он при координации журналиста и активиста общественной организации «Русь сидящая» Ольги Романовой ездил по тюрьмам, общался с заключенными, прочитал множество уголовных дел — даже текст судебного решения в картине написан помощником судьи.

Первым, кому Звягинцев (актер в прошлом и режиссер в настоящем) захотел показать ленту накануне Канн, был театральный режиссер Анатолий Васильев. Тот позвал кинокритика Зару Абдуллаеву, та — документалиста Виталия Манского: так у картины до ее премьеры появились зрители - вопреки продюсерской воле.

«Левиафан» — второй проект режиссера с грандом Александром Роднянским: часть 220-миллионного бюджета была получена на публичном питчинге, что в титрах значится как «при поддержке Министерства культуры РФ и Фонда кино». Для Звягинцева эта лента с прямой, не требующей интеллектуальных «угадаек», фабулой про ох какую колоподобную вертикаль власти — первый шаг к жанровому и более «народному» кино. Его «Елена» когда-то поставила рекорд телесмотрения, и 144-минутный «Левиафан» с невероятной красоты «картинкой» и понятной историей потенциально имеет все шансы, как минимум, повторить его.

Всем грехам по щекам

В северном городке простой хороший человек — механик-умелец Николай (Алексей Серебряков) живет с сыном от первого брака (Сергей Походаев) и новой любимой женой Лилей (Елена Лядова) в построенном своими руками доме. Не отказывает в помощи и компании ни гаишнику, ни друзьям (Анна Уколова и Алексей Розин). Но Колину землю вместе с домом местный мэр (Роман Мадянов) отбирает за смешную компенсацию, и едет герой на вокзал встречать армейского товарища, а ныне московского адвоката Диму (Владимир Вдовиченков), везущего папку компромата на хозяина города...

В нагрузку к драме социальной (герой суд проигрывает, а когда пьяный чинуша вырастает на пороге дома, идет за ружьем) в кирпичную стену складываются личные несчастья: конфликт сына и жены, адюльтер жены и друга, гибель жены. И вот тут «Левиафан», невероятно точная в деталях и диалогах («Что такое грех? Помнишь, ты кошку поджег», - объясняет героиня Лядовой пасынку) едва ли не черная комедия в первой своей половине, во второй стремительно, как девятый вал, становится метафизической «чернухой», созвучной фильмам Алексея Балабанова, Сергея Лозницы и Бориса Хлебникова.

«Чернухой» памфлетной, пусть и великолепно режиссерски сконструированной. И блистательно сыгранной: в актерском ансамбле даже сложно кого-то выделить, но если набраться мужества, то чудовищно убедительней всех герой Мадянова. Величественно, роскошно снятой оператором Михаилом Кричманом: от умирающих кораблей, поселков и заводов, от китовьих хребтов — всех этих визуальных метафор разрушающейся жизни — и скупой красоты северных бухт захватывает дух. Как захватывает дух от замаха режиссерского высказывания, стоящего на двух китах, — Ветхозаветной Книге Иова и «Левиафане, или Материи, форме и власти государства церковного и гражданского» английского философа Томаса Гоббса.

Звягинцев говорит: век за веком россияне выкармливают своего Левиафана в надежде на защиту, и будут вечно терпеть его любые, самые жуткие, деяния. Их легитимное право, по Гоббсу, на бунт против чудища, что, как и у Радищева в 1790-м, «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», — лишь утопия в стране, где все, что ни есть, особенно власть, — от бога.

На отобранной у Коли земле блестит куполами храм, а в храме молятся мэр, его жена в шубке и шляпке и их нарядный, томящийся проповедью сын — наследник всего сущего. И в звучащей с кафедры проповеди иерарх, не называя имени (нетрудно догадаться - Pussy Riot) грешников, называет худший из грехов: даже сомнение в праве церкви и власти мыть рукой руку.

Три вопроса режиссеру

«У меня есть мечта: помните фильм «Люди в черном»? Там у этих ребят было устройство, которое стирало все воспоминания. Так вот, я бы тоже хотел иметь такой прибор, чтобы отменить все ваши ожидания, связанные с «Левиафаном», - заметил Андрей Звягинцев перед российской премьерой своей картины на закрытии «Кинотавра».

В Зимнем театре Сочи шла авторская версия ленты с обсценной лексикой: фестивальные показы не требуют получения фильмом прокатного удостоверения, которое, согласно новому закону о запрете мата в произведениях искусства, с 1 июля не дадут картинам, чьи герои нет-нет, да и пропустят бранное словцо.

— Андрей, на мастер-классе вы рассказали, что в сценах застолий Елена Лядова, Алексей Серебряков, Владимир Вдовиченков, Анна Уколова, Роман Мадянов и другие актеры были пьяны: иначе искусство представления и переживания не подлинно.

— Уточню: Роман Мадянов в кадре трезв (смеется)… Самое ценное — ощущение родства между каждым человеком в съемочной группе, которое рождается в процессе существования рядом. Поэтому кастинги у меня долгие, мучительные для актеров, но я стараюсь снимать со «своими» людьми: с теми, с кем связываю настоящее и будущее. Ради этого Елена Лядова и Алексей Серебряков два с половиной месяца жили с нами на берегу Баренцева моря в Кировске, и Алексей не уезжал на большую землю три месяца и ждал своего солнечного дня…

Достоверность переживания актером героя — вот ради чего артисты выпивали, а потом входили в кадр.

— В «Левиафане», как и в «Елене», у вас звучит музыка Филипа Гласса: она настолько созвучна современной России?

— До монтажа я в принципе не был уверен, что в фильме будет звучать музыка Гласса. Существовала договоренность, возникшая еще после «Елены», что Гласс сочинит музыку для картины. Однако в его графике не нашлось окна, подходившего по срокам: мы не могли ждать еще полгода и больше. Тогда я стал слушать все его сочинения, изучать, искать — и обнаружил пьесу 1982 или 1983 года, которая подошла.

— Один из продюсеров вашей картины и президент «Кинотавра» Александр Роднянский не исключает, что она станет зрительским хитом — если выйдет в прокат такой, какой снята…

— Ту версию, что видели зрители «Кинотавра», возможно, покажут еще и на ММКФ: сейчас идут переговоры. Что будет с прокатом картины, я не знаю. На мой режиссерский взгляд, ненормативная лексика в фильме уместна и чиста — там ничего нового не звучит. Мат создает в картине портреты героев, делает их более яркими и точными.

Лишить фильм этой составляющей — оскопить его язык, загнать в рамки, чего я бы, безусловно, не хотел. Я не помню точно, кому принадлежат слова, что следует говорить не о том, каким должен быть человек, а о том, каким он является и каким может стать — во многом я снимал об этом.