Я давно не снимал с полки какую-то из его книг, входящих в золотой фонд моей домашней библиотеки. Наверное, у всех есть такие томики, которые читаешь не часто, но осознание того, что они у тебя под рукой и ждут своего часа, согревает душу и сердце. Вот и рассказ «Будет ласковый дождь» я открывал за последние пятьдесят лет всего два-три раза. И самый первый раз — где-то в середине 60-х годов, сразу после карибского кризиса, в атмосфере глухого ужаса в обществе перед реальной возможностью атомной войны.

...глухого потому, что любые попытки публичного дискурса были бы, конечно же, немедленно расценены как пораженческое запугивание и антипатриотическая пропаганда.

Тогда и соединились для меня имена Сары Тисдэйл и Рэя Брэдбери, разглядевшего в простенькой мелодраматической версификации своей старшей современницы метафору гибели привычного мира в ядерном катаклизме.

Он очень любил жизнь. Только всепоглощающая влюблённость в неё позволила ему сказать: «Смерть — это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым». А ещё: «Жизнь — это одиночество».  Или так: «Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрёшь...»

Почему-то мне всегда казалось, что они — вечные в этой жизни: Азимов и Кларк, Хойл и Лем, Ефремов и Брэдбери... Гиганты, на плечах которых стоят все нынешние популярные представления о прямых и окольных путях развития человечества, оценки его интеллектуальных и физических ресурсов, методологии обхода научно-технологических тупиков и прорывов к вертикальному эволюционному старту. По молодости лет — в 60-70-е годы прошлого века — большинству из нас бешено импонировали остроумный рационализм лемовской «Суммы технологии», предельно образная аналитика азимовских научно-популярных эссе, холодный академический блеск хойловских космологических мечтаний. Но Брэдбери...

Он во все времена оставался для нас писателем вне категорий, стоял особняком:  да, входя в когорту столпов жанра, лидируя вместе с ними в степени влияния на массовое сознание, не жалуясь на отсутствие внимания со стороны издателей и продюсеров,- но особняком. Грустный романтик, рефлексирующий интеллектуал, поклонник Эдгара По, человек, создавший пугающе-прекрасный облик грядущего. Пугающе-прекрасный - это не оговорка, а лишь перифраз известного «есть упоение в бою и бездны мрачной на краю».

Его особым образом выделяла стилистика: блестящая проза, сдвинутая в самое крайнее положение по отношению к поэзии, - избыточно метафоричная, образная, внутренне ритмизованная по законам свободного стихосложения. Что ж, и место в культурном срезе эпохи он занял подобающее, став вместе с Сэлинджером основателем лирической контркультуры (да простят мне профессиональные культурологи подобную вольность определения!)

Когда-то Брэдбери пожаловался, что читатели и журналисты без конца просят рассказать о будущем, а ведь он и без того всю жизнь описывает это будущее, желая, чтобы мы избежали его. Постапокалиптическая тоска по утраченному времени стала отличительной чертой эстетики писателя. С годами он всё больше становился похож на беглеца из будущего, уэлсовского путешественника во времени, который однажды уже побывал там,  где реализовались главные опасения и кошмары современного человека. И вновь перемещаться туда не спешил.

...наверное, потому и предпочитал велосипед машине, не жаловал телефон и телевизор, боялся самолётов, откровенно невзлюбил Интернет с первых же его триумфальных шагов на поприще hi-tеch...

Конечно, Брэдбери поэт, а не предсказатель. Хотя, если быть точными, мобильники - он называл их «наручные радиотелефоны»,- плазменные телевизоры, попкорн, наушники, Интернет - эти и некоторые другие детали технического развития общества, даже курьёзные, вроде автоматического шнурователя для ботинок (!), придуманы именно им  ещё полвека назад, - тогда же, когда и увидены мрачные пророчества «Марсианских хроник» и «451 по Фаренгейту».

Но поэта в нём всегда было больше, — и он всю жизнь создавал для себя и каждого из нас параллельный мир, где существовали Апрельское колдовство, Чудесный костюм цвета сливочного мороженого, Золотой змей, cеребряный ветер, Хлеб воспоминаний, Земляничное окошко, Песочный человек, Золотые яблоки Солнца...

Та научная и поэтическая фантастика, которую он любил и олицетворял с середины 20-го века, умерла. Не одновременно с Брэдбери: он просто пережил её расцвет и угасание, уход соратников по могучей когорте, став последним из них. Увы, смерть жанра совпала с началом разрушения едва ли не самого главного столпа старой цивилизации, - да что там столпа! - целой вселенной, открытой для мира средневековым ювелиром и изобретателем Иоганном Гутенбергом: книгопечатания.

То, с чем, выбиваясь из сил, боролся брандмейстер Битти, сжигая книги, оказалось легко побеждённым с помощью интернет-технологий: электронные копии книг перемещаются в Сеть, словно души их авторов — в мир иной.

Рэймонд Дуглас Брэдбери: «Когда человеку 17, он знает всё. Если ему 27 и он по-прежнему знает всё — значит, ему всё ещё семнадцать». И ещё: «Старик — это машина времени».

Requiescat in pace...