Конечно, о том, что спорт при Сталине был важной частью идеологии, партийной программы, все знают — это общее место. Однажды на курсе истории искусства с позиций марксизма-ленинизма (название, конечно, у курса было другое или вообще никакого, но суть примерно такая) художник Дмитрий Гутов высказывался о полотне Дейнеки «Вратарь» (это 1934 год) в том духе, что в футболе очень важна идея границы, на ней все строится, вратарь — это защитник границы, как бы солдат Советской Армии. Спорт как трансляция милитаристской позиции государства и его отграниченности от всего мира. Это я упрощаю, конечно, но так оно примерно и было, и придумал это не Гутов. То есть с официальным положением спорта в советском государстве в 30-е годы все понятно. 

Но вот то, что простые беспартийные люди, в том числе и будущие диссиденты или их родители, после школы или после воскресного завтрака брали коньки и шли кататься, что это было таким хорошим, простым и веселым моментом их нелегких жизней, — вот этого я не то что не знала, а как-то не представляла. 

И вот спустя 80 лет на ВДНХ открылся самый большой в мире, так они говорят, каток. Среди искусственных, во всяком случае. Кстати, ВДНХ, или, вернее, ВСХВ, — тоже родом из 30-х: идея о создании Всесоюзной сельскохозяйственной выставки впервые прозвучала в 1935 году. Каток, ставший первым крупным проектом новой дирекции ВДНХ, открылся вечером в пятницу, 28 ноября 2014 года. Днем того дня мы с моей бабушкой ходили обедать в павильон «Армения» — медленно шли вдоль катка, по обыкновенному и пустынному виду которого никак нельзя было заподозрить ни адских миллионов, вложенных в него и дотошно подсчитанных Навальным, ни адских очередей, которые соберутся здесь к вечеру. Об этих очередях уже тоже все написали и от души по этому поводу позлословили. 

Я на коньках не катаюсь — я же все-таки большую часть жизни провела в Краснодаре. Поэтому меня лично, непосредственно жуткие проблемы с организацией входа на каток не касаются, хотя я работаю в двух шагах и, наверное, было бы неплохо покружить на льду, наплевав на то, что это совпадает с курсом партии. Но вот эти искаженные злобой и усталостью лица людей из репортажей с открытия — людей, которые вообще-то пришли развлекаться, то есть даже не получать загранпаспорт (там тоже страх и ненависть, но это как бы важное дело, такая трудная обязанность, а тут люди пришли отдыхать) — вот эти лица нельзя воспринимать иначе, нежели лично. И дело не в том, что это однокоренные слова. 

По дороге домой таксист-армянин разговорился с нами и совсем в другом контексте вспомнил про очереди. В Армении, говорит, определяют приезжего по тому, что он, зайдя в магазин, спрашивает, кто последний в очереди. Там, говорит, очередей нет как явления: кто первый встал, того и тапки. А в России очереди есть, были и, видимо, будут. Не станем вспоминать очереди в «Ашане» в субботу вечером (и если вы думаете, что в краснодарских «Ашанах» бывают очереди, то вы заблуждаетесь). Но мы стоим в очереди за товарами, а чаще услугами далеко не первой необходимости. В этих очередях оказываются люди самых разных интересов и социальных примет — в зависимости от того, за чем стоят. 

Люди ломятся, чуть ли не убивают друг друга в очереди на каток. Вдумайтесь — на каток! Люди отмораживают себе уши, стоя в очереди к мощам или к иконе, чтобы помолиться за здравие. На другой день после открытия катка, обеда в «Армении» и поездки с таксистом-армянином мне пришлось наблюдать такую очередь из верующих в Покровском монастыре — бабушке, члену КПСС до 1991 года, очень нужно было к Святой Матроне Московской, и я с ней, конечно, не спорила. Правда ведь, с годами становишься гораздо терпимее? И даже постоишь в очереди в церковь ради любимой бабушки. Пока стояла, вспомнила, как прошлой зимой, на самые крещенские морозы, я так же не чувствовала ног в очереди в Отдел личных коллекций ГМИИ им. Пушкина, где завершала свою работу выставка Ман Рэя. Ну много ли разницы, в сущности, между теми, кто за искусством, и теми, кто за здравием?   

1 ноября 2014 года художник Михаил Заиканов провел акцию «Реконструкция очереди в McDonalds 1990 года» — собрал людей в соцсетях и среди друзей, чтобы постоять в очереди в закрытый по итогам проверки Роспотребнадзора первый в России «Макдональдс». Понятно, что у этого реэнактмента вполне конкретный остро актуальный политический смысл. Но работа эта хороша тем, что она не только про нас сейчас — она про нас вообще. Как сказал сам художник порталу The Village: «Акция не про него (ресторан), а про очередь, феномен и явление».

Конечно, в очереди стоят по всему миру, а не только в травмированной неслучившимся социализмом России — вспомнить хотя бы, что творит с людьми компания Apple. В ситуации свободного доступа к товарам и услугам очередь приобретает функцию, противоположную той, которую она играла во времена дефицита: тогда она давала возможность добыть эксклюзивный товар, сейчас, в сущности,  — она и делает этот товар эксклюзивным. В очереди стоят не потому, что вещь хороша, — она хороша и желанна потому, что за ней стоят очереди. Ведь лед, в общем, и в Африке лед (тем более искусственный), а телефон — это всего лишь телефон. 

И все-таки в российской очереди есть, как мне кажется, что-то, не относящееся к потребительской психологии. После советского опыта очередь для нас — не просто неудачное стечение обстоятельств или чей-то ловкий маркетинговый ход. Это форма жизни, в которой мы показываем свое лицо. Держать которое (такое уже почти забытое выражение и редкий, хотя и чрезвычайно полезный навык — держать лицо) гораздо легче, сидя за книгой или катаясь в ближайшем парке, на катке без всяких эпитетов. Очень многое, что важно и приятно в жизни, — во-первых, бесплатно, во-вторых, не нужно никому или почти никому, кроме вас.

Похоже, в ближайшее время об этом придется как следует вспомнить.