И все же: почему детскую книжку узурпировали взрослые? Чтобы это понять, нужно кое-что знать за пределами канонического текста.

«Папу» Алисы, легкомысленного Льюиса Кэрролла, вообще-то звали Чарлз Доджсон, и этот джентльмен был странной и не слишком веселой личностью. Логик, математик, философ, богослов, фотограф. Домосед, только раз в жизни рискнувший на короткое время покинуть территорию родного Острова. Кто угодно, только вроде бы не автор книг, которыми уже полтора столетия зачитываются многие поколения жителей Земли.

Стремился в лоно церкви, но священником не стал. Читал скучные лекции в колледже Крайст Чёрч. Был невзрачным, тугоухим, заикающимся, нервным, чудаковатым, добрым, педантичным, донельзя закомплексованным маленьким человеком. Увлекался театром, цирком, фокусами и фотографией. Большого вклада в науку не внес, но изобрел множество игр, математических и словесных головоломок, шифров, лингвистических шуток и каламбуров, придумал систему запоминания чисел.

Ни в каких матримониальных отношениях он никогда не был замечен. Зато рядом с ним постоянно паслась вереница маленьких подружек, самой замечательной из которых, несомненно, была дочь его шефа, ректора Крайст Чёрч, Алиса Лидделл. Мама девочки отчего-то не одобряла эту дружбу, и позже сожгла все его письма к Алисе. Эта любовь к детям и их немыслимо по тем временам смелые фотографии, которые он делал, шокировали пуританское общество. Над фотографом-математиком витали обвинения в педофилии. Но сам Кэрролл уверял, что все невинно.

Думаю, так оно и есть, и его лирический герой — антипод набоковского Гумберта Гумберта, а Доджсон — антагонист самого Набокова, действительно не пропускавшего ни одной маленькой юбчонки. Дело здесь не в эротических перверсиях.

Глядя в окно на унылый оксфордский пейзаж, Доджсону наверняка хотелось вслед за соседскими детьми со всех ног кинуться прочь в неведомый мир, поваляться в траве, постоять на голове. Бегство в детство? Заторможенность развития? Наивная попытка отгородиться от сложного мира? Кто знает... Но итогом стал нескончаемый волшебный праздник, который организовал для себя и своих маленьких подружек закованный в футляр условностей скучный профессор.

Вдруг оказалось, что все проблемы сказочным образом решаются, стоит лишь поменять угол зрения. Буквально из ничего вдруг возникают Мартовский Заяц и Соня, Лев и Единорог, Морж и Плотник, Овца и Болванщик, Гусеница и Грифон, Герцогиня и Шалтай Болтай, особы голубых кровей и вся их королевская рать. И происходит изгнание унылой реальности, переходящее в бесконечный праздник непослушания.

Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно — не этот ли приём спустя столетие использовал Марк Захаров в обожаемом всеми «Обыкновенном чуде»?

Современных автору критиков эти странные сказки вводили в ступор. Чего только в них ни находили: исторические аллюзии, намеки на острые политические катаклизмы, закодированные смыслы, сложные логические задачи, психоаналитические толкования, научный и философский подтекст. И небезосновательно. Недаром Алиса в сказках Кэрролла — единственный ребенок, окруженный взрослыми особями, многие из которых по-настоящему опасны, и вынужденный совершать отчаянно смелые поступки. И ситуации, в которые ее заводит авторская логика, далеки от привычных канонов реального мира.

Кэрролл — ученый, технарь. И в то же время — широко образованный гуманитарий. Неудивительно, что он не упустил возможности зашифровать в незатейливой детской роуд-муви скрытые научные смыслы. Особенно это касается второй части истории об Алисе, проходящей сквозь зеркало и попадающей в другое измерение. Зазеркалье — особая форма реальности. Отношения Алисы и чудовищ из ее подсознания вроде бы легки и юмористичны. И во фразе «Завтра никогда не бывает сегодня» маленький человек увидит только шутку. А взрослый разглядит намек на парадоксы времени. И ученые только полвека спустя после появления сказок об Алисе подошли к пониманию проглядывавших в них научных намеков: модели антимира, теории расширяющейся и уменьшающейся Вселенной, бесконечно убывающей последовательности, квантовой теории. А ведь ключи к сказкам без труда можно было найти в математических трактатах Кэрролла.

И невозможно подсчитать, сколько талантливых литераторов, режиссеров позже использовали кэрроловский метод переворачивания обычного мира вверх ногами и выворачивания наизнанку. Один из показательных примеров: жизнь в обратную сторону — прием, многократно растиражированный фантастами. Читая фитцджералдовского «Бенджамина Баттона», отчетчиво понимаешь, кто был его крестным отцом. А также кто питал фантазию других не менее талантливых абсурдистов - Ионеско, Кафки, Беккета, Ричи, Тарантино, Коэнов...

Современники ругали Кэрролла за мрачный подтекст и излишний авантюризм сказок об Алисе. Мол, зачем детям все эти страхи, опасности, двусмысленности? А кто сказал, что сказки обязательно должны быть легкими и беспечными? А как же Андерсен, Гофман, братья Гримм, Погорельский с его «Черной курицей», Франс с «Пчёлкой»? Неожиданное — прививка против страха, Кэрролл и его Алиса это блестяще доказали.

Если подумать, кэрролловские нонсенсы только на первый взгляд кажутся бессмыслицей. Посидите-ка на трехчасовом совещании в каком-нибудь чиновничьем кабинете — и вы поймете, что персонажи безумного чаепития, в котором пришлось поучаствовать бедной Алисе, - еще не самые большие фрики, встречающиеся в природе. А кафкианские хроники суда над Валетом один в один напоминают реалии прошлогоднего процесса над известным правозащитником в Ленинском суде Краснодара.

И вовсе ни к чему разгадывать изобретенные автором ребусы - нужно просто наслаждаться его замечательным текстом и полетом фантазии. А насладившись, признать: привольное, беспечное, легкомысленное гораздо более ценно, чем строгое, респектабельное, ответственное. А значит, Льюис Кэрролл все же победил Чарлза Доджсона.

«Алиса» — чудесное развлечение для детей и напоминание взрослым о том, какими прекрасными и отважными они когда-то были.

Как же быстро растворяется в дымке времени эта удивительная страна, в которой нужно идти легким шагом, не оставляя следов, или бежать со всех ног, чтобы всего лишь оставаться на месте, и где понятия о добре и зле не обременены двойными стандартами, а Солнце сияет ярко, и Чеширский Кот улыбается так загадочно, как и не снилось Моне Лизе.

Каждый раз мне очень хочется не дочитывать последние страницы этой книжки, отложить ее в сторону. И не видеть картинки, в которой Белый Рыцарь — одинокий старик Доджсон — печально расстается с выросшей Алисой, преодолевшей клетки шахматной доски и превратившейся в Королеву, которая когда-то ей так не нравилась. Вот так же и в жизни: перепрыгнешь последний ручеек и становишься взрослым. За окном — зимний пейзаж, и где-то в вышине летают злые тролли.

А как бы хотелось, чтобы весь этот чудесный кэрролловский балаган никогда не кончался...