«Дом, который построил Джек» — самый прямолинейный фильм Триера, вывернувшего наизнанку жанр психологического триллера: серийный убийца рассказывает о себе сам, его Кларисса Старлинг — большую часть картины незримый Публий Вергилий Марон, или просто Вердж. Дело происходит в Америке 70—80-х. Джек (Мэтт Диллон) и Вердж (Бруно Ганц) демонстрируют друг другу ад: Джек — ад, которого он исчадие и создатель, а Вердж — как и положено Верджу, классический ад. Главное, о чем нельзя забывать, придя смотреть «Дом, который построил Джек», — что Триер по своей воле в сознательном возрасте принял католичество. Второе, о чем нужно помнить весь сеанс, — что Триер экранизировал сказку и ответы на вопросы об этом фильме — в его заголовке.

Сказка Триера о Джеке и его доме — в некотором роде эпилог для творчества режиссера, который так любит делить свои картины на несколько частей — здесь их пять — и обязательный эпилог. Над эпилогом эпилога он подшучивает, называя его катабасисом (сошествие в ад). Над частями картины он тоже подшучивает, называя их инцидентами. Он подшучивает над зрителями, которым его картина покажется комедией — но не божественной, а черной. В «Антихристе» Триер изображал мир, созданный дьяволом. В «Догвилле» — население этого ада. В «Меланхолии» — конец мира. В «Нимфоманке» и «Рассекая волны» — самопожертвование. В «Доме, который построил Джек» Триер собирает воедино свои главные вещи, а в одном из отступлений показывает нарезку кадров из всех этих лент.

Не уставая вслух повторять, что его Джек — психопат, убивший не менее шестидесяти человек и неизвестное число утят, Триер между строк помещает идею самопожертвования Джека. Это по меньшей мере эпизоды с героиней Турман и косцами из детства садиста, оказавшегося потерянным Элизием, и это лучшие эпизоды картины. Ясно, однако, что режиссер ходит кругами, используя снафф и утрирование для выражения своей главной идеи о том, какой ад этот мир. В «Нимфоманке» и «Антихристе» инструментом служило порно, в «Джеке» и «Антихристе» — насилие. В «Идиотах» «нормальные люди» притворялись идиотами, в «Джеке» под личиной нормальных скрываются идиоты.

Получается, что каждый из пяти инцидентов из истории Джека посвящен разным проявлениям идиотизма. В перевернутом наизнанку триллере фон Триера охоту ведут не на психопата, потому что до него, как и до его жертв, никому в этом чертовом городе, в этой чертовой стране, в этом чертовом мире нет дела. Он то и дело ходит отстреливать глупых овец, которые сами лезут к нему в руки. Эта идея развивается с каждым новым инцидентом, и в последнем режиссер уже не утруждает себя подробностями о том, как очередные жертвы Джека стали его жертвами. Вместо этого он концентрируется на отчаянии Джека, усиливающемся после каждого следующего разочарования в умственных способностях и душевных качествах людей.

Триер, будучи новообращенным католиком, Триер, соавтор «Догмы-95», и Триер, от которого постоянно требуют оправданий, каждый его новый фильм называя самым шокирующим, в этот раз преподносит публике ровно то, чего она ждет, лицемерно бубня обратное. Лапка утенка, слезинка ребенка, уродование красотки — публику легко шокировать, особенно если она этого хочет, особенно каннскую, которая или падает в обмороки, или аплодирует стоя. Между тем все это сюжеты истории христианства, которыми публика любуется в галереях, включая бесконечное смакование классическим искусством легенды о святой Агате с ее отрезанной язычниками грудью.

Снобистское, с одной стороны, и популистское — с другой — решение взять в качестве психоаналитика Вергилия (снова отсылка к «Антихристу») Триер компенсирует ехидной вставкой о том, что главный эпос «Верджа», на котором базируется европейская культура, оказался госзаказом и партнерским материалом больше, чем искусством. Тогда и сопровождаемый Вергилием поэтизировавший насилие «Данте», земную жизнь пройдя до половины, уродует Беатриче, убивает ее и уж затем спускается в ад — где ему между тем уготовано не самое пекло, не самый низкий круг. Кому уготован самый — в интервью Триера, высказавшегося о таких, как homo trumpus.

Возможно, потому он, будучи гражданином «этого чертового мира», перенес действие своей сказки о Джеке и доме, который он построил, в Америку и переломное и послепереломное для истории ее криминальной хроники время — 70—80-е, на стыке которых сильно изменился облик убийц, из бандитов ставших политиками. Не зря с иронией отмечается «вербальное превосходство» психопата Джека над собеседниками, а квинтэссенция этого превосходства — диалог с копом в инциденте с убийством вдовы. Вербальное превосходство, правда, начинает раздражать, сопровождая закадровым голосом совершенно излишнюю в своей очевидности кинохронику с преступлениями нацистов. Пассаж Верджа с Гете и его деревом, оказавшимся в двадцатом веке в гуще земного ада, Бухенвальде, раздражает не меньше.

Но Триер, как ребенок, с изумлением рассказывающий взахлеб о жестокости и бессердечии мира, быстро меняет фокус, оставаясь верным своей догме честности: у нас история о Джеке, который очень хотел стать архитектором, а стал только сотрудником департамента архитектуры. Не каждый прочувствует разницу, но для Джека она критична.