Крымску нужны лопаты и рабочие руки.

На подъезде к многострадальному Крымску в районе Новоукраинского встречаем около двадцати эвакуаторов, везущих утопленные машины. По крымскому радио рекламируют местную автомойку. Актуально.

С опаской въезжаем в город, надеваем аптечные маски и ждем описанного  в соцсетях удушающего смрада. Но в машине по-прежнему пахнет хвойным освежителем воздуха, весело болтающимся на зеркале заднего вида. Открываем окна и снова ждем. Легкий запах ила, кое-где разбавленный «привкусом» мертвечины, часто встречаемый на обочинах обычных улиц… Никакой режущей вони и оседающего в носу «трупняка».

Обонянию, конечно же, повезло больше чем зрению: поваленные бетонные плиты, полуразрушенные саманные домики, груды выброшенного хлама, болотная трясина вместо палисадника, деревья, «украшенные» одеждой и домашней утварью. 

 — Я слышала, волонтеров не пускают, чтоб информацию ненужную не распространяли, - волнуется моя спутница по автомобилю, Татьяна. – Так может, надо было ехать тайком, глухими закоулками?

Но уже поздно играть в прятки. Мы останавливаемся возле краснодарского палаточного лагеря волонтеров-чиновников (Крымск поделен на территории, закрепленные за каждым кубанским районом) - сотрудников административных структур. Вопреки опасениям Татьяны, в лагере нам обрадовались: рабочих рук действительно не хватает. Случайно встреченный знакомый  Александр Бурмагин взял нас в качестве помощников в дом (точнее в то, что раньше им было) на сильно пострадавшей улице Песчаной, находящейся в городской низине.

Для того чтобы худо-бедно существовать, хозяевам подворья тете Вале и дяде Паше остались только чердак и шиферный навес, за хлипкой стеной которого образовалась источающая жуткую вонь стихийная свалка – все что осталось от соседских сараев. Здесь они коротают при свечах темные вечера, здесь обедают и просто отдыхают, здесь провожали в последний путь и поминали утонувшую в соседнем доме старушку – маму Валентины.

— Не должна была она так помереть, в свои 84 года, - рыдает Валентина. – Так хотела жить, любила нас всех, помогала… До ста лет могла бы прожить…

Ее муж, крепкий жилистый мужик дядя Паша, опускает голову и нервно крутит в руках сигаретный окурок:

— Эх, не смог спасти старушку. Своих еле вытащил…

В ночь, когда начался потоп, все, кто был в их доме (сами хозяева, двое внуков и невестка), легли спать задолго до полуночи: электричество отключили, на улице дождь – чем еще заняться?

— Ночью проснулись от страшного шума за окном, - рассказывает дядя Паша. — Глянул на пол – а воды уже по щиколотку. Только опомнились, схватили паспорта – вода потоком хлынула из углов, там глину подмыло.

Павел выломал окно, схватил внучку и выплыл наружу. Посадил ее на стену недостроенного коридора и бросился на крышу ломать шифер – делать ход на чердак. Плач ребенка в кромешной тьме, крики соседей, мысли о родных, оставшихся в доме…

 — Я работал на «автопилоте», - вспоминает хозяин дома. – После чего нашел в себе силы вытащить мать, внука и невестку из дома, в котором на уровне головы плавали стулья и столы. Я думал, прошло 10 минут, а все это происходило больше часа – об этом я узнал, когда через день нашел будильник с застывшими стрелками.

Сейчас почти в каждой крымской семье свой герой. Старушка из дома по улице Ленина не ложилась спать благодаря звонку внука из Геленджика. Именно он (а не бегущая строка на потухшем экране телевизора или охрипшие сирены) предупредил ее о возможной опасности. Ровно два часа сухонькая бабуля затаскивала на второй этаж по крутой лестнице своего парализованного мужа. Как только они оба упали на пол верхней комнаты, нижний этаж полностью заполнился водой…

Альпинист Юра приехал из Волгограда к родственникам на отдых. В ночь потопа спас жизни десяткам пенсионеров, дважды чуть не утонул, оказавшись в закупоренных комнатах. Сейчас помогает восстанавливать полуразрушенные дома. Парень не спит трое суток, но не может отказать бабушкам…

Пока мы выгребаем ил из шкафов, носим на свалку насквозь пропитанные тиной нехитрые пожитки, Валентина считает погибших знакомых: «Свекровь сестрички моей, Романовы все трое, Мишка-инвалид, еще двое стариков, бабушка-соседка»… 

Больше тридцати человек с двух улиц.

По городу ходят страшные слухи о нескольких тысячах погибших. Люди пугают друг друга, подкрепляя страх новостями из интернета. Но мало кто был свидетелем более десятка похорон. 

Я склонна допустить, что в список жертв могли не внести одиноких стариков, чье затонувшее наследство утратило интерес для дальних родственников или погибших бомжей, которых просто некому искать… Но пять тысяч мертвых, о которых я только что прочитала в одной из социальных сетей?! 

Я была там. И не верю. Произведем нехитрые расчеты: в Крымске проживают немногим более 50 тысяч человек. Допустим, в каждой семье 4 человека. Итого: 12,5 тысячи семей. Если верить версии о пяти тысячах погибших, то выходит, что на каждую семью приходится по 2-3 трупа. Полный бред. Ведь некоторые районы города, как и жители верхних этажей, не пострадали вовсе.

Те, кто раздувает эти цифры, скажите, разве вам недостаточно тех приблизительных данных, в которых до сих пор путаются официальные власти? Разве 172 погибших человека – это не катастрофа? Разве недостаточно этих жизней, чтобы отвечать перед Богом за возможность предотвратить, предупредить тем, кто этого не сделал и потом еще нагло врал - мол, всех оповестили и нечего тут нагнетать?

…Весь день по Крымску разъезжают автомобили с «гуманитаркой». Красивые девочки на модных машинках, загорелые мужики на шестерках, газели с логотипами предприятий – у всех забиты багажники и кузовы.  Люди собираются возле них стайками. Что-то из привезённого потом всплывает в открывшихся магазинах.

Хлеб и вода крымчанам уже не нужны – по всему городу расставлены палатки с горячими обедами. Всюду разбросаны мешки с ношеной, часто зимней, одеждой. В ней роются понаехавшие цыгане и спят выжившие собаки. Чаще всего жители просят памперсы, матрасы, подушки, но в целом «продуктовый» вопрос уже не стоит. Нужна рабочая сила. Правда, оставшиеся без крова запасливые тетки берут все, что дают.

— Надо брать, пока везут, - говорят они. – Через пару недель нас забудут, денег нет, а компенсацию ждать еще долго придется, судя по прошлому наводнению.

Кстати, о нем. Спрашиваю у женщины, с которой разносим мыло по отдаленным проулкам и постоянно увязаем в грязи:

 — Уже не первый раз вы тонете. Может пора переезжать?

 — Мы получим с дедом за нашу полуразваленную хату по 150 тыщ на человека. Всего триста. Куда прикажешь ехать – в Москву или в Петербург? – услышала я в ответ.

Сегодня меня весь день спрашивают о том, верят ли крымчане в то, что это удар стихии, или же считают, что не обошлось без человеческого фактора. Ни то, ни другое. Они просто негодуют, что их не предупредили, а потом оболгали перед всей Россией: мол, мы их предупреждали, а они спать пошли. А размышлять о причинах пока некогда: работы – непочатый край. Помощи не хватает. Плюс еще не каждая помощь одинаково полезна.  Например, некие волонтёры почему-то решили, что будут выносить только мебель. На просьбы помочь вывезти из комнат ил отвечают отказом.  

По вечерам добровольцы и все остальные собираются в лагерях. Здесь накрывают столы, выдают еду, ставят палатки. Обстановка походная. Вышагивают в  резиновых сапогах известные  чиновники и никому не известные молодые ребята.

Несмотря ни на что, крымчане не сдаются. Горе сильно их надломило, не не сломало. 

В это я поверила, услышав, как дядя Паша сказал своей жене, успокаивая:

— Не бзди, старая, прорвемся!