В Лондоне 50-х годов дизайнер Рейнольдс Вудкок (Дэниел Дей-Льюис в своей, возможно, последней роли) одевает знаменитостей, аристократок и европейских принцесс, живет в особняке, отдельный этаж которого отведен для мастерской со штатом портных и белошвеек, и кошмарит скверным характером очередную надоевшую ему пассию: она «целыми днями ждет его и толстеет». Единственный близкий кутюрье человек — его сестра Сирил (Лесли Мэнвилл, получившая, как и Дей-Льюис, номинацию на «Оскар»). Однажды великий и ужасный Вудкок, придя в паб позавтракать, спрашивает у официантки яичницу, бекон, тосты, джем — но не клубничный, — сосиски, чай лапсанг и не согласится ли она с ним отужинать. Официантка Альма (румяная немка Вики Крипс) принимает приглашение — и становится новой музой кутюрье.

Гениальный Пол Томас Андерсон сделал кино, по которому смело можно преподавать режиссерское мастерство и в котором одежда, еда, бытописание, портрет эпохи и нации имеют равное значение с психологическим анализом отношений в семье. Чтобы оценить фильм точнее, нужно понять, зачем автору «Нефти», «Врожденного порока», «Любви, сбивающей с ног» и других больших картин из американской жизни понадобилось придумывать историю об английском дизайнере из 50-х. «Призрачная нить» — первый снятый за пределами США фильм американского режиссера, и первый английский: съемки велись в деревне Лит в Северном Йоркшире. Сценарий — оригинальный и написан самим Андерсоном.

Одежда и еда — два главных здесь неодушевленных персонажа — в кино и в жизни вотчина и поле битвы французов с итальянцами, а 50-е — время царствования по обе стороны Атлантики диоровского эталона женственности new look. Островная Британия — совершенно особая тема: даже в середине ХХ века приверженцы традиций завтракают яйцами с беконом и пьют чай, а спаржу на ужин предпочитают почти в нетронутом виде, оставив французам их круассаны со сливочным маслом, а итальянцам — капучино, пасту и вяленые помидоры; да и вообще, об английской кухне давно и хорошо известно, что ее как бы и не существует.

В создании одежды у английского дизайнера — кутюрье Вудкок свои шедевры не шьет, а творит — определяющее значение имеет мастерство пошива. Туалеты его авторства величественны, но просты, как четко выверенный и тщательно пошитый гардероб Виндзоров в сравнении с изящным стилем испанских или бельгийских принцев. Для отделки платьев дизайнер использует не изысканные цветы, а строгое брабантское ручной работы кружево семнадцатого века, вывезенное им в конце войны, и ненавидит слово «шик» вместе со всем, что оно воплощает, — дерзостью и сексуальной революцией, до которой уже совсем чуть-чуть.

Происходит это в традиционных же английских интерьерах: двери в доме (и в Доме) Вудкока, естественно, выкрашены белой краской и, естественно, скрипят; в больших окнах с грубыми рамами мокрые лондонские деревья и невесомый дождь, омывающий обязательный национальный флаг; обстановка в комнатах простая и добротная — британская суровая нетребовательность, давшая повод стильной Джеки Кеннеди после поездки в Париж посмеяться над меблировкой Букингемского дворца, где она была гостьей королевы Елизаветы. Привычки английской аристократии почти так же аскетичны, как интерьер английских пабов, каждое воскресенье принимающих окрестных жителей ровно на один и тот же плотный ланч с жареным мясом, овощами и пудингом.

У Пола Томаса Андерсона это последнее десятилетие знаменитой британской холодности и неукоснительного следования традициям, которые предполагают прежде всего определенное место женщины в доме, там более в Доме Вудкока, не терпящего возражений, — идеальный фон для истории отношений (незаурядного) мужчины и (умной) женщины, с характерными для сценариев Андерсона нюансами — одиночеством, эйфорией, раздражением, сомнением, сожалением, надеждой.

Его Альма, воспользовавшаяся неожиданным способом построения семейной жизни — хотя в некотором смысле классическим, — в сущности, та же Шаста Фэй из «Врожденного порока», только здесь этот порок завуалирован светским обхождением. Вудкок под всеми его идеальными шелковыми сорочками, жилетами, кардиганами и годами — капризный высокомерный мальчишка, к которому нужно найти ключ. Сирил — загадка, придающая взаимоотношениям Вудкока с женщинами изощренной драматичности. Психологическое напряжение между этими троими можно резать ножом, которым Альма крошит грибы, как достойная наследница госпожи Тофаны, только хитрее.

И все — под почти ни на минуту не смолкающую музыку Джонни Гринвуда, который постоянно пишет для фильмов Андерсона. «Призрачной нити» очень идут привычные для режиссера долгие отвлеченные взгляды и винтажные краски: вместе с работой художника по костюмам и самого Пола Томаса Андерсона как мастера, с которым, оказывается, мало кто сравнится в искусстве так снимать еду (он работал с камерой), картину можно воспринимать не только как психологическую драму или талантливейшую мелодраму, которой требуется особое внимание зрителя, но и как самостоятельное руководство по стилю.